– А что у тебя за бизнес был? – Оксана дождалась, пока официант расставит тарелочки для ополаскивания рук и уйдет, поводя плечами. – Расскажи…
Медведев улыбнулся и, поедая креветки, стал не спеша вспоминать, как десяток лет назад московские друзья-писатели втянули его в книжные дела, он открыл в Ленинграде филиал издательства, бизнес пошел – в стране был книжный голод, к его складу стояла очередь грузовиков, – появились деньги, он поездил по заграницам, купил большую квартиру, поменял несколько машин, и в свое сорокалетие, которое справлял в подвале оптового книжного склада, отделанного на манер супермаркета, вдруг задумался – кто он: писатель или издатель?
– Поверишь? – Медведев не спеша подбирал с тарелки рис, мелко резал мясистые хвосты креветок. – Каждый вечер сидим с женой – весь диван в деньгах – и раскладываем: это туда, это сюда, это в банк, на эти валюту купить… Сыну тогда лет тринадцать было, он меня спрашивает: «Папа, а мне что, потом ваше дело продолжать, книжками торговать?» И что-то так тошно сделалось… Неужели, думаю, так и буду сидеть на этом золотом дне?..
Медведев налил себе воды, отхлебнул, задумался, припоминая.
– Десять дней сорокалетие отмечали – друзья, родственники, гости, приемы на работе, дома… Все меня нахваливают – молодец, такое дело организовал, такие обороты, столько людей в подчинении… А мне тошно.
Ну, всех напоили, накормили, по домам развезли… – Медведев отложил нож с вилкой, глотнул вина. – Пошел выхаживаться на Смоленское кладбище. Я там раньше по утрам бегал, пока в эту работу не втянулся. И вот иду – накануне снежок выпал, чисто, часовенка Ксении Блаженной Петербургской бирюзовым кубиком светится. Зашел, постоял. Пахнет так приятно, а на душе маета. Женщина, которая свечи продавала, на меня глянула и говорит: «Сынок, ты обойди часовню три раза и поговори с Ксеньюшкой. Как с мамой поговори. Бог даст, она тебя вразумит…»
Поставил свечки, пошел. Обхожу уже в третий раз – надо против часовой стрелки идти – и молитву шепчу: «Матерь наша, Святая Ксения Блаженная Петербургская, моли Бога о нас, вразуми меня, подскажи, как жить дальше…» Вдруг мобильник в кармане пиликает! Я его пытаюсь на ощупь отключить – не отключается. Отошел в сторонку: «Слушаю!» Думал, жена беспокоится, не помер ли я там. А это девчонки мои с оптового рынка звонят: «Сергей Михайлович, у нас хотят всю «Детскую Библию» на корню забрать, но просят скидки. Детский дом из Пскова. Что делать?» Я между могил подальше в снег залез и говорю: «Сколько у вас ее? Сорок пачек? Вот и отдайте все бесплатно. Да! Бес-плат-но!»
И как швырнул этот мобильник за тополя – только вжикнул. И сразу легче стало! На хрен, думаю, все эти деньги, прибыли, торговля. Поверь, я в те годы ничего нового не прочитал! Нет, был десяток книг… А остальное – такая мразь хлынула, что хоть обратно цензуру вводи! И сам ни одной стоящей вещи не написал, только дневники вел…
– Ну и что дальше? – нетерпеливо подсказала Оксана. Вилка с куском бледно-розового мяса застыла в ее руке. Терраса ресторанчика опустела, и в глубине, за стеклянной перегородкой бармен разжигал огонь в камине. Официант восторженно тыкал пальцем в экран телевизора – негра в наручниках сажали в машину.
– Пришел, говорю жене: «Выхожу из игры. Принимай дела, становись директором. Беру творческий отпуск – сажусь за роман. Если что непонятно будет, спрашивай. Напишу роман – буду искать что-то новое. Может, и издавать буду, но для души…»
– А что жена? Она кто по образованию? – Оксана ополоснула пальчики и протерла их долькой лимона; вытерла о матерчатую салфетку.
– Инженер. – Медведев тоже макнул пальцы в чашку, протер гладкой скрипнувшей тканью. – Думала, у меня похмельная хандра, оклемаюсь – все на место встанет. Но нет – сдал дела, взял собаку, уехал на дачу. Она каждый день звонит, советуется… А я уже в своих облаках витаю – пишу роман о трех однокашниках, как их жизнь развела. Даже телевизор в кладовку снес, чтобы всей этой мерзости не видеть. Райский аромат! Скушай «Твикс»! Леня Голубков со своим «МММ»… Небритый Шифрин орет под гитару: «Маны-маны-маны!» Все хотят мгновенно обогатиться, какие-то битюги на машинах ездят, за неосторожное слово квартиры отбирают и выходят из своих джипов так, словно у них в паху вспухло…
Медведев откинулся к спинке кресла и с хмурой задумчивостью глянул на пустынную набережную. Уже стемнело, но фонари не зажигались, и редкие машины с шуршанием проносились мимо, высвечивая фарами человечка на знаке перехода.