В поисках утраченных предков

…Был ли мой отец литовцем, греком или финикийцем, но однажды, уже на склоне лет, когда мы сидели с ним за праздничным столом и смотрели по телевизору передачу, посвященную годовщине снятия блокады, он долго молчал и вдруг сказал сдавленным голосом: «Умри, Димка, но врага на ленинградские улицы не пусти!»

И слеза пробежала по его щеке. Я кивнул, обещая. Отец, не таясь, смахнул ее, и мы с ним чокнулись и выпили.

Отец никогда не рассказывал о кошмарах блокадной жизни. Ну да, водил поезда по «Дороге жизни», всякое бывало. Он вспоминал из тех лет только курьезные случаи. Как, например, боевой расчет зенитных пулеметов, засевший в гнезде из мешков с песком возле водокачки, тренировался отбивать воздушные атаки фашистов на станцию, вращая пулеметы по команде лейтенанта во все мыслимые и немыслимые стороны, а когда парочка «мессеров» вынырнула из-за леса и прошла на бреющем, солдатики бросились врассыпную, а молоденький лейтенант, выбравшись из-под вагонов, расстрелял вслед самолетам всю обойму нагана, а потом швырнул его об землю и заплакал.

Тогда я еще не ведал, начальником и политруком какого поезда был мой батя в блокадное время. «Начальник поезда» звучало благополучно-начальственно, и я немного стеснялся отцовской должности, хотя и понимал, что «коридором смерти» легкую дорожку не назовут. И не знал об отцовской фотографии, что уже висела в мемориальном музее на станции Шлиссельбург, и не знал, что в книге о блокадных железнодорожниках есть слова и о нем.

Когда не стало отца и я полез в советские книги о блокаде, то не нашел в них упоминания о «коридоре смерти» и был смущен. И лишь много лет спустя, когда мы с женой и сыном приехали в зимний Шлиссельбург, обнаружилось, что участок железнодорожного полотна в тридцать три километра, спешно уложенный сразу после прорыва блокады на сваях через Неву и далее по торфяникам и болотам к Большой земле, этот коридор, насквозь простреливаемый немцами, чьи орудия стояли в пяти километрах, требовалось официально называть Дорогой Победы, или «Большая земля — Ленинград».

«Коридором смерти» меж собой называли его сами железнодорожники.

И мы стояли на пологом берегу Невы, и оставшиеся с военных времен сваи убегали в черную дымящуюся воду…

4. Ответы

Пусть случается со мной не то, чего мне хочется, а то, что мне полезно.

Менандр, древний грек, поэт и драматург; возможно, мой предок

В начале своей ретроразведки из документально-вещественных свидетельств я имел лишь несколько фотографических карточек с вензелями старинных фотоателье, анкету деда по матери, написанную им в 1933 году для тамбовского собеса, военный билет отца без обложки, трудовые книжки родителей, пачку семейных писем и предостережения одной из старших сестер Веры не ворошить прошлое.

Да и вторая старшая — Надежда — не одобрила мои планы заняться историей семьи:

— Отжили люди свое и отжили, — хмуро сказала она по телефону. — Кому это может быть интересно?.. Найдешь такое, что потом не обрадуешься…

По версии самой старшей сестры Веры, которая в моем детстве наиболее удачно изображала американскую шпионку (оскалясь, она вращала глазами и молча тянула к моему горлу растопыренные пальцы), наш дед был то ли престижным архитектором, то ли извозчиком и в первом варианте бросил семью и смылся в буржуазную Польшу, во втором — спился и умер в пыльных лопухах под забором.

— Откуда ты знаешь, что извозчиком?

— Папа рассказывал! Он в ноябре семнадцатого года сидел с мальчишками на заборе напротив Зимнего дворца, тут стрельба началась, с флагами побежали, а его отец ехал на своей пролетке, увидел сына, согнал кнутом и отвез домой в Парголово. Они же в Парголове ютились, в детском доме.

— Ты же говорила, он был архитектором! — напоминал я.

— Правильно! — нисколько не смущалась сестра. — Он был архитектором, а потом его уволили за пьянку, и он ушел в извозчики!

— Откуда ты знаешь, что за пьянку?

— А за что же еще увольняют? Он и жену свою с детьми бросил, потому что пил…

— Кто тебе это сказал? — я не хотел оставлять без внимания эти нелепицы.

— Наша мама все время говорила отцу, что он весь в своего родителя — пьяницу!

— Интересно, как мама могла знать о пьянстве свекра, если тот не вернулся с Первой мировой войны, и наш отец все время его разыскивал? Ты же сама говорила… И что-то я не припомню, чтобы наш отец был пьяницей! Выпивал, как все, по большим революционным праздникам и с хорошими гостями…

— Ты еще ничего не знаешь! — многозначительно говорила сестра. — Я тебе потом как-нибудь расскажу!