В поисках утраченных предков

Туда же ложится копия старинной карты, словник военной терминологии прошлых лет, послужной список убиенного в киевском театре премьер-министра Столыпина. Или вот газетная вырезка 1930-х годов, сообщающая об успешных парижских гастролях юной певицы Аси Бузни, которая, удивив своим голосом Париж, отправляется теперь с импресарио на пароходе в Нью-Йорк. Кто она мне? Скорее всего, никто, но пусть будет. Вот в отдельной зеленой папке хранятся архивные запросы, заканчивающиеся традиционно: «Оплату ксерокопировальных работ и архивных поисков гарантирую». На самом деле гарантирует и платит племянник Димка, сын моей блокадной сестры Надежды, которому, как и мне, интересно разобраться с историей рода.

Читаю историю Молдавии, этих тысячелетних ворот в христианство, с пухлой головой ныряю в историю Византии, как четки, перебираю названия географических пунктов европейской прихожей под названием Балканы — через них прыткие завоеватели норовили скользнуть в Старый Свет.

Вот и Великое переселение народов трогает мой разум, а язык с наслаждением перекатывает слова: «Эллада, сарматы, скифы…»

Из букинистических магазинов я авоськами тащу справочники, разные энциклопедии и беллетризированные биографии великих завоевателей и правителей — денег уходит куча. И чем глубже забираюсь в исторический лес, тем он гуще.

История Молдавского княжества оказывается столь же неохватной, как и история России. Еще недавно я знал о Молдавии меньше, чем о какой-нибудь Венесуэле: всесоюзный сад-огород, «Молдавское розовое», футбольная команда «Нистру»… Теперь не расстаюсь с книгой Димитрия Кантемира «Описание Молдавии», написанной им в 1726 году, и пытаюсь запомнить древние названия городов, областей, имена господарей и разобраться в боярских чинах и званиях.

Перелистываю килограммы старой, но еще упругой бумаги, хмуро разбираю с помощью лупы каракули, словно оставленные куриной лапой, но, случается, и наслаждаюсь каллиграфическими шедеврами, изящными, как вензеля на решетках петербургских скверов.

Я захожу на рынки и отыскиваю молдаван.

— Это молдавские яблочки? — спрашиваю я у черноокой продавщицы.

— Молдавские, молдавские, очень хорошие, берите, не пожалеете.

— А вы из Молдавии?

— С Молдавии.

— А из каких мест?

— Из-под Флорешт.

— А фамилия Бузни вам не знакома?

— Не, в нашем селе такой нету. Поспрашивайте вон у тех, они из другого села. А вы что, родственников ищите?

— Дайте пару кило, пожалуйста…

Нет, я не искал родственников. Просто смотрел на молдаван и пытался понять: нравятся ли они мне? Некоторые были ничего себе, особенно девушки.

И становится понятным, почему молдавский господарь Василий Лупул, объявивший в 1646 году своему народу грозные уложения, по которым требовалось жить и вершить правосудие, сделал послабление мужчинам, не могущим устоять перед обольстительностью молдаванок. «Кто под влиянием страсти поцелует встретившуюся ему на дороге девушку, тот не наказывается», — говорилось в двадцать четвертом пункте его уложений.

По оценкам историков, царствование Лупула следует считать самостоятельной эпохой.

Этот грозный дядька, правивший княжеством двадцать лет (с портрета на нас смотрит отважно-героический усач, с думами о судьбах родины на челе, и саблей за поясом), считал, например, что надо «12. За измену отечеству наказывать строже, чем за убийство родителей», а «13. За отравление наказывать строже, чем за убийство оружием, а дети отравителя лишаются чести».

Но при этом господарь-реформатор снисходительно относится к неприкаянному и обездоленному, так сказать, люду: «6. Цыган, цыганка или их дети за первые три воровства гуся или другой живности не подвергаются наказанию; за воровство же других предметов судятся как воры», а «7. Кто по крайней бедности украдет не более того, сколько нужно, чтобы покушать или одеться, тот прощается».

И если поцелуй женщины под влиянием страсти господарь был готов прощать (с кем не бывает!), то дальнейшие шалости пресекались по полной феодальной программе: «19. Похищение женщины наказывается смертью». При этом: «20. Рабы, наемники и слуги за похищение женщины сжигаются в огне».

Но судья должен понимать, кого именно похитили, потому что встречаются тетеньки, для которых похищение — большая жизненная удача. И поэтому народу разъясняется: «21. За похищение развратной женщины с ее согласия не следует наказания».

А чтобы простой люд мог разобраться, с кем можно договариваться насчет похищения, а с кем не следует, усатый господарь вводит исчерпывающую дефиницию: «22. Развратная женщина узнается по месту жительства и по одежде — занимается ли своим ремеслом или покаялась». И предостерегает: «Поэтому, кто похитил покаявшуюся женщину, тот наказывается смертью».

Ну и вообще, считал господарь, в княжестве должен быть порядок по всем направлениям. А потому:

3. Употребляющие фальшивые меры и весы должны быть биты как люди безбожные и поганые.

5. Поджигателей домов, хлеба и проч. сжигать в огне.

8. За деланье фальшивой монеты из золота или серебра полагается смертная казнь.