В поисках Великого хана

Зарабатывая себе на жизнь, маэстре Кристобаль рисовал карты иногда в своей каморке, если приток путешественников был большим, иногда в столовой гостиницы, если там бывало посвободнее в зимние месяцы. Он чертил морские карты, охватывающие только Средиземное море и его острова, и продавал их испанским капитанам, которые по распоряжению Мельчора Мальдонадо направлялись в Неаполь вдоль западных берегов Италии. Когда у него не было срочных заказов, он рисовал для собственного удовольствия карту мира на большом куске холста, надеясь продать ее какому-нибудь вельможе, и воспроизводил на ней все, что когда-либо видел в Португалии на Других картах, срисованных, в свою очередь, с карт, составленных картографами различных стран, жившими при дворе инфанта дона Энрике.

Эта медленная, кропотливая работа внушала благоговение женскому населению постоялого двора как что-то таинственное, напоминающее иероглифы астрологов и алхимиков.

Только одна из этих женщин, часто посещавшая заведение Антона Буэносвиноса как близкая приятельница его семьи и помогавшая иногда по хозяйству в дни большого скопления посетителей, в порыве любопытства, свойственного юности, решилась подойти поближе к сеньору Кристобалю.

Ей было двадцать лет, и звали ее Беатрисой. Трактирщик знавал ее отца, человека порядочного, но неудачливого в делах и вечно нуждавшегося, который умер, оставив дочь и сына. Отца звали Педро Торквемада, но Беатриса, воспользовавшись существовавшей тогда свободой в выборе имен, предпочла фамилию своей матери, Энрикес де Арана.

Семейство Арана, несомненно, происходило из северных баскских областей, жители которых спустились к югу, чтобы, последовав за королем доном Фернандо Святым,[65] пойти на войну против мавров. Обосновавшись в Кордове, эта семья разделилась на несколько ветвей, каждая из которых пошла по своему пути. Некоторые Арана были знатными и богатыми; другие за два столетия совсем обеднели, как мать Беатрисы, вышедшая замуж за безродного Торквемаду. Педро де Арана, брат девушки, стал юнгой и теперь плавал по Средиземному морю на галерах и других судах, которые то участвовали в торговых перевозках, то служили королю в войне против гранадских мавров.

Беатриса жила со своей матерью в крайней нужде. Все состояние, доставшееся им после смерти Педро Торквемады, заключалось в двух маленьких виноградниках возле Кордовы, дававших им ничтожный доход в несколько мараведи. Антон Буэносвинос, стремившийся приобретать все новые виноградники, был уверен, что сможет когда-нибудь купить эти участки, и поэтому оказывал некоторую поддержку вдове и ее дочери. Они дружили с его семьей, и он обычно приглашал их как помощниц в дни особых торжеств, больших церковных праздников или приезда королевской четы.

Беатриса, по-видимому, нравилась постояльцам. Даже священники и суровые судейские чиновники, приезжавшие из соседних городов, улыбались, разговаривая с этой девушкой, очень смелой на словах и в манере держаться, но в то же время враждебно-неприступной, стоило ей заподозрить в собеседнике малейшее покушение на ее целомудрие.

Она могла бы обратить внимание на мужчину только «как повелел господь», иначе говоря, если бы кто-нибудь из них подошел к ней с честным намерением жениться и пришелся бы ей по вкусу. А пока она не замужем, с ней можно было болтать и смеяться, но без излишних вольностей или слишком дерзких слов. У нее была гордая осанка, а в минуты гнева она проявляла необычную для женщин смелость.

Опрятная, несмотря на бедность, она очень любила цветы и всегда умела подобрать какой-нибудь цветок, чтобы украсить им грудь или волосы. Самым большим ее желанием было иметь возможность покупать, как кордовскне дамы, духи, которые изготовляли алхимики в мавританских кварталах.

Среди андалусок с их темными волосами, черными глазами и смуглой кожей она привлекала внимание светлыми кудрями бледно-золотого цвета и голубыми глазами, унаследованными, очевидно, от баскских прабабок, обладавших красотой белокурых женщин, свойственной этому народу.

Беатриса чувствовала, что ей нравится серьезный вид и благородная бедность сеньора Кристобаля. Он не смущал ее, подобно другим мужчинам, всегда готовым наговорить ей всевозможные слова любви и воспользоваться ее доверчивостью для таких дерзких выходок, что приходилось отбиваться от них кулаками. Речь его была мягкой и неторопливой, а его спокойная улыбка напоминала ей изображения святых, которые она видала в церкви. С ним она могла не опасаться мужских вольностей, которые так ее возмущали.

Беатриса смотрела на него с каким-то чувством превосходства, подобно тому как родители смотрят на детей. Она знала, что, несмотря на его бедность, о нем говорят при дворе и что великий кардинал принял и выслушал его. И она с любопытством следила за тем, как под его руками оживают линии, краски, священные образы, фигуры людей и животных на этих огромных листах бумаги или кусках холста, которые потом своими таинственными советами должны указывать путь морякам, затерянным в мятежной водной пустыне.