В поисках Великого хана

На борту флагманского корабля существовали, однако, и другие причины, порождавшие размолвки и недовольство, и главнейшею среди них был тяжелый характер Колона. Упорство и страстность, с которыми он добивался осуществления своих целей, сочетались в нем с полнейшим отсутствием каких бы то ни было способностей управлять и руководить людьми.

Уже через несколько дней после того, как флотилия оставила Канарский архипелаг, адмирал восстановил против себя всех наиболее опытных моряков, которым было поручено править рулем «Санта Марии». Он придирался к ним, утверждая, будто они не справляются со своею задачей. На протяжении почти всего этого путешествия он держался двадцать восьмой параллели, на которой лежит остров Иерро. Рулевые, по его словам, не умели следовать заданным курсом и все время отклонялись от него к юго-западу. Спустя несколько недель, не встречая на своем пути островов, помеченных на его карте, он был вынужден признать, что существует сносившее их к юго-западу и сбивавшее с курса течение. Все это порождало бесчисленные размолвки между начальником экспедиции и командой «Санта Марии». На каравеллах Пинсонов люди, между тем, были довольны, и тут не было нарушений установленной дисциплины.

Не считая этого, не могло быть более удачного плавания: неизменно попутный ветер, неизменно спокойное и гладкое море. Люди боязливые и суеверные в связи с такой поразительной удачей дошли до того, что стали смотреть на эту неизменно благоприятную погоду как на некую западню, таящую под обольстительной внешностью грозные опасности и несчастья. На всех трех кораблях команда дни напролет любовалась вечно лазурным морем, над которым высилось лучезарное небо с разбросанными редкими облачками, появлявшимися словно лишь для того, чтобы нарушить однообразие горизонта, носясь своими летучими тенями по сверкающей поверхности океана. Эти люди, одержимые пророческим духом, изучали без устали состояние воды, ветры и все находившееся поблизости от любой темной точки на небе.

Колон зорко следил за тем, как правят его рулевые; он требовал, чтобы они вели судно прямо на запад, не отклоняясь в стороны от двадцать восьмой параллели; именно из-за этого он и считал, что его путешествие с целью открытия новых земель начинается, собственно говоря, лишь после ухода флотилии с острова Иерро. Он, без сомнения, располагал какими-то данными, которые были сообщены ему по секрету неведомыми мореплавателями, давшими совет строго придерживаться этого направления.

В пятницу 14 сентября на «Нинье» заметили летящих над морем мартына и фаэтона — птиц, не удаляющихся от земли более чем на двадцать пять лиг. Следующей ночью командам всех трех судов довелось быть свидетелями редкого явления: в четырех или пяти лигах от них упал метеор, имевший форму огненного снопа.

Земля была близко. И тверже всех был в этом уверен Колон. У себя в каюте он хранил карту, на которой в том месте, где они сейчас плыли, были нанесены острова.

Моросило — это тоже был признак близости земли. Все время держалось умеренное тепло, и «было большим удовольствием, — писал в своём дневнике Колон, — встречать наступление утра, ибо единственное, чего нам не хватало, это — пения соловьев». Был сентябрь, но «погода стояла как в апреле в Андалусии».

Здесь им впервые стали попадаться большие пучки травы, такой ярко-зеленой, что это позволяло полагать, что еще совсем недавно она росла где-нибудь на берегу.

Колон так и думал. Впрочем, говоря об этом, он добавлял:

— Я знаю, что неподалеку находится островок, но что касается материка, то я помещаю его несколько дальше.

Этим иллюзиям немало способствовала и великая тайна, хранимая океаном; она, без сомнения, сбила с толку и других неведомых мореплавателей, предшественников Колона, сообщивших ему, быть может, о своих наблюдениях и открытиях.

Хотя флотилия не прошла еще и ста пятидесяти лиг от Канарского архипелага, начальник ее, однако, был убежден, что они достигли уже скопления островов. И все же, несмотря ни на что, это предположение не было таким уж нелепым, ибо они приближались к рифам, открытым лишь по прошествии трехсот десяти лет, а именно в 1802 году.

Утром семнадцатого признаки близкой земли были особенно многочисленны. Появилась речная трава, и в ней обнаружили живого пресноводного рака, которого Колон сохранил у себя. Дело дошло до того, что, отведав вместе с матросами океанской воды, он нашел ее менее соленой на вкус, чем та, которую пробовал близ Канарского архипелага, — таков был в эти дни его оптимизм и готовность восторгаться решительно всем. С энтузиазмом поэта дон Кристобаль занес в дневник, что воздух с каждым днем становится все мягче. Команды трех каравелл были здоровы и исполнены бодрости, и корабли шли на всех парусах, ибо на каждом из них хотели первыми увидеть землю; впрочем, «Пинта», как всегда, была впереди.

— Надеюсь, — говорил Колон, — что всевышний, в руках коего наша победа, весьма скоро дарует нам землю.

В это утро снова видели белую птицу, именуемую фаэтоном, которая редко остается ночевать на воде.