В поисках Великого хана

Матросы с «Ниньи» убили дельфина, и Мартин Алонсо, жаждавший раньше других увидеть землю, которую все ощущали где-то рядом, не пожелал задерживаться ради сохранения связи с остальной флотилией, и с утра восемнадцатого, известив о принятом им решении Колона на его каравелле, распустил на «Пинте» все паруса, чтобы поспеть сделать свои открытия до наступления темноты.

Между тем признаки близкой суши умножались и укрепляли мореплавателей в их заблуждении. По направлению к западу, проносясь над носами трех кораблей, пролетало множество птиц. На севере наблюдалось сильное потемнение горизонта — несомненный признак земли. Острова, по словам Колона, находились повсюду, и с бакборта и со штирборта, но он не хотел уклоняться от прямого курса, чтобы убедиться в этом воочию. Он говорил, что сделать это — значит потерять попусту время, тогда как им нужно идти все вперед и вперед, прямо до Индии.

— Мы плывем среди островов, — утверждал Колон, — и, если будет угодно господу богу, это подтвердится на обратном пути.

В действительности все эти обманчивые признаки суши объяснялись не чем иным, как соседством с рифами, до которых оставалось каких-нибудь двадцать миль.

Флотилия находилась теперь в четырехстах лигах от Канарского архипелага, и такие указания на близость земли, как плавающая трава, летящие птицы и потемнение горизонта, принимались Колоном за неопровержимые доказательства действительного существования первых островов Азии, помеченных на его карте именно на таком расстоянии. За две недели до этого он покинул Канарские острова и еще через десять суток доберется до Индии, иными словами — до владений Великого Хана. Так он всегда и предполагал: чтобы достигнуть Азии, отплыв из Испании и двигаясь все время на запад, нужно двадцать четыре дня.

В среду девятнадцатого Колон проникся еще большей уверенностью, что плывет посреди тянущихся с севера на юг островов. Над его кораблем пролетел глупыш. Моросило при полном безветрии. Объяснялось все это тем, что флотилия находилась тогда в каких-нибудь десяти лигах от рифов.

На рассвете двадцатого, то есть в четверг, снова увидели много плавучей травы. Это был день наиболее настойчивых иллюзий и несбывшихся надежд. «Матросы поймали птицу, — записал Колон, — совсем такую же, как мартын. Это речная, а не морская птица, и лапы у нее как у чайки. На рассвете у самого корабля порхали, щебеча, две-три птички из числа водящихся на земле, но перед восходом солнца они исчезли». Снова видели глупыша. Он летел с запада-северо-запада на юго-восток, «и это свидетельствовало о том, что острова остались на западе-северо-западе, ибо эти птицы спят всегда на земле и лишь по утрам отправляются на море в поисках пищи, причем не улетают дальше двадцати лиг».

Как истый поэт в душе и, пламенный почитатель природы, Колон отмечал в своем дневнике все попадавшиеся ему на глаза признаки близкой земли.

«Море, — писал он в один из следующих дней, — гладкое, как река, и запружено плавающей травой. Лучшего воздуха не найти во всем мире».

Они проходили теперь в четырех лигах от рифов.

Им случилось как-то увидеть кита, и это также, по словам Колона, доказывало, что «земля где-то рядом, ибо киты всегда держатся поблизости от нее». Уверенность Колона была далеко не случайной — они плыли в тот день к северу от уже упоминавшихся рифов, на очень незначительном расстоянии от них.

Мало-помалу признаки суши стали исчезать один за другим. Воображаемые острова остались у них за спиной. Плавание по-прежнему протекало без осложнений, при неизменно попутном ветре и безмятежно спокойном морс.

Это последнее обстоятельство и побудило матросов с «Санта Марии», не очень-то доверявших своему капитану, предположить, что все время попутные ветры по дороге туда окажутся противными по дороге обратно, вследствие чего возвращение в Испанию невозможно. Но едва начали шептаться об этом, как двадцать второго поднялся встречный ветер — событие, немало обрадовавшее Колона.

Тревога команды флагманского корабля была совершенно естественна. Вот уже две недели они видят лишь море да небо, и это море всегда спокойно и гладко, как коварное озеро, завлекающее суда, чтобы похоронить их в своих таинственных недрах, не оставив ни малейшей возможности возвратиться назад. Когда подул встречный ветер и на море поднялись волны, Колон вспомнил в своем дневнике о евреях, роптавших, когда они покидали Египет, на избавившего их от плена Моисея.

Ежедневно на восходе и перед заходом солнца к «Санта Марии» приближались две другие каравеллы, проходившие у нее за кормой, с тем чтобы их капитаны, в случае необходимости изменить курс, могли переговорить об этом с доном Кристобалем.