В поисках Золотого тельца

Внутри дом абсолютно соответствовал своему внешнему виду. Картины, статуи, ковры… Ноги утопали в коврах по щиколотку. Уронить в этом доме ключи или зажигалку – значит тут же потерять их безвозвратно.

О том, что за большими высокими окнами второе десятилетие двадцать первого века – забывалось. Казалось, ты где-то в Англии во времена Первой мировой. В доме даже телефоны были стилизованы под то время.

Володя провёл нас на второй этаж в одну из многочисленных комнат и сказал, что мы можем расположиться здесь.

- А где будет происходить основное действо?

- В Торжественной Зале, - сказал он так, словно каждое слово писалось с большой буквы.

- Ребята, - говорю, - вы переодевайтесь, а я взгляну на Торжественную Залу. Идёмте.

Мы вышли из, как её называл Владимир Владимирович, комнаты для гостей, свернули направо и в конце коридора остановились перед высокой дверью с витражными стёклами. Володя распахнул передо мной дверь и пропустил вперёд.

Большой просторный зал с длинным прямоугольным столом под роскошной хрустальной люстрой на два-три десятка лампочек.

Сбоку от стола разместился невысокий овальный подиум. А по углам зала стояли бронзовые статуи греческих богов. При том, что на стенах висели картины в абстрактном стиле.

Такое смешение безмолвно, но красноречиво поведало мне кое-что о хозяине этого дома. И заодно подтвердило мою теорию о том, что отсутствие вкуса у человека с деньгами гораздо заметнее, чем у бедного.

- Если вам понадобится музыкальное сопровождение - целый вечер здесь будет играть группа «Не формат», - сообщил Володя.

- Вы давно работаете у Романова?

- Что?

Я повторил вопрос.

- Несколько лет, - ответил он.

- А где работали до него? В органах?

- А к чему эти расспросы? – поинтересовался он, не меняя выражения лица и тона голоса.

- Просто любопытно. Не хотите – можете не отвечать.

- Нигде не работал. Я воевал.

- Да, я так и думал.

- Два года. В Чечне. Наёмником.

Мне очень хотелось узнать, на чьей стороне он воевал, но этот вопрос я задать не решался. Такой вопрос мне кажется бестактным. Всё равно что гомосексуалиста спрашивать, активный он или пассивный.

(Какой-то неудачный пример. При чём здесь одно к другому? И совершенно неуместно сравнивать… Военные и представители сексуального меньшинства – они несопоставимы. Во всяком случае, в нашей стране. Вот на гнилом Западе – да, у них там каждый месяц кого-то в армии насилуют… А у нас военные – это символ мужественности, а гомосексуалист- это символ… ну, не женственности, конечно… ну в общем, не мужественности! А чёрт знает чего!

Вот раньше, давно, было такое. В армии Македонского, например. У спартанцев тоже это дело было распространено. Даже у римлян! Воины-любовники. Считалось, что воюют они лучше, чем нормальные, гетеросексуальные воины, потому что в бою помогали друг другу и в то же самое время друг перед другом красовались…)

- Ведь я после Афгана, - продолжал Владимир, - попробовал прижиться на гражданке, но не смог. Не мог найти себя. И оставалось либо в ментуру, либо в бригаду, а ни туда, ни туда не хотелось… А в наёмниках благодать. Делаешь то, к чему привык, и тебе ещё копейка капает.

Мы какое-то время помолчали, потом я спросил, не знаю для чего:

- А что на войне самое страшное?

Он подумал и спокойно сказал:

- Не знаю. Страшного много, но оно привычно. А вот самое неприятное, когда в бою среди противников ты узнаёшь друга… И это не компьютерная игра, ты не можешь выйти…

Интересный мужик, подумал я. И пипец насколько одинокий, раз такое рассказывает малознакомому типу, почти первому встречному…

- Да, - протянул я глубокомысленно, - война…

Он кивнул, словно соглашаясь со мной.

- Война самых лучших берёт…

- Разве?- спрашиваю. – Ведь остаются те, кто сильнее, умнее, хитрее…

Он снова кивнул:

- Да, эти остаются, а самых лучших она берёт…

Наверное, подумал я, глядя на его ничего не выражающее лицо, в том бою завалил он своего товарища и теперь простить себе этого не может.

Но лишних вопросов задавать больше не стал.

Глава 10

На протяжении всей жизни смерть неустанно охотилась за Евгением Петровым. С раннего детства. Известно как минимум четыре эпизода, когда Петров находился на краю гибели. (А уж во время службы в одесской ЧК таких эпизодов, должно быть, было по четыре на день. Разгул бандитизма всё-таки. Обстановка криминогенная до беспредела.)

Когда ему было лет десять, они с друзьями сделали плот и решили отправиться в морское путешествие из Одессы в Очаков. Однако через час после отплытия на море разгулялся нешуточный шторм. Плот был разбит в щепки. Дети чудом спаслись: их подобрала рыбацкая шхуна.

В гимназической лаборатории в двенадцатилетнем возрасте Женя надышался сероводородом, его в бессознательном состоянии вынесли на свежий воздух и насилу откачали.

Во время позорной войны в Финляндии вражеский снаряд попал в угол дома, где он ночевал. А в начале Второй мировой войны писатель двадцать минут находился под непрерывным огнём немецкого миномёта.

Ангел-хранитель Евгения Петрова очень добросовестно выполнял свою работу. Да и кто-то из земных существ явно оберегал писателя.