— Пропало шестнадцать детей, — Алекс достал из внутреннего кармана плаща фотографии подростков и начал раскладывать их на столе перед слепым, будто бы тот мог видеть их молодые лица. — Вы их не видите, но все они разные: ирландец Гарри Фитч, рыжий мальчик с веснушками, Джек Симонс, чернокожий весельчак, Мишель Неве, красавица француженка, Адам Джонс…. Их шестнадцать, Хосе. У каждого родители, друзья, братья, сестры… Не уносите тайну с собой в могилу… Никто, даже начальник тюрьмы не верит в Вашу виновность. Фермер, который о своем населении, населении Зеленой долины, заботился больше, чем о своем достатке. Семьянин, у которого две прелестные дочери Элизабет и Сальма. Они уже родили Вам внуков и внучек. Вы не можете оставить в беде детей… Ваши внуки приблизительно одного возраста с пропавшими… Как бы вы себя не проклинали за то, что сделали — у Вас был мотив. Я видел сотни маньяков, детоубийц, насильников, полных отбросов человечества… Но Вы не они… Единственное, что я могу Вам предложить, человеку с пожизненным заключением по Вашей статье — одно свидание. На это свидание могу приехать Ваши дети и внуки. Могу поспорить, если Вы даже решили проводить жизнь — Вы обязаны с ними попрощаться. А день встречи, могу поспорить, будет лучшим днем в Вашей жизни. Нам просто нужны подробности Вашего дела…
Будто призраки прошлого влетели сквозняком в комнату допроса и расшевелили висящую лампочку. Свет то убывал, то прибывал. Наступило молчание. Монолог детектива задел старика, и алмазные реки начали скатываться по щекам, абсолютно не меняя выражение его лица. Фитцжеральд более ничего не мог дополнить к сказанному — все аргументы были исчерпаны. Последнее, что он добавил:
— Если Вы когда-то планировали заговорить, исповедоваться или избавиться от бремени мучающих кошмаров, то время пришло.
Но Кортес молчал. Слезы не переставали литься. Возможно из-за бессмысленного убийства, он начал терзать себя изнутри. Быть может, слезы текли из-за упущенной возможности понянчиться c внуками и участвовать в их воспитании… Не исключено, что его мучает слепота, кромешный мрак, вселившийся, как во взгляд старика, так и в его душу.
Фитцжеральд прождал довольно долго, но Кортес так и ничего не сказал. Подойдя к двери, детектив взялся за ручку, в последний раз обернулся к допрашиваемому и, не услышав ни звука, вышел из комнаты. Картина слепого старика-заключенного, плачущего под блеклое освещение в комнате для допросов, надолго отпечаталось в памяти Алекса.
Через полчаса обратным рейсом напарники летели в Нью-Йорк.
Бар был заполнен десятками лиц и столькими же темами для разговора: рабочие с местного завода обсуждали избрание нового президента, дешевые проститутки кадрили пару студентов из местного университета… Лишь за стойкой бара пил, не зная меры, Алекс Фитцжеральд. Причиной попойки было не вставшее в ступор дело, а состояние Милены.
— Еще виски, пожалуйста, — осушив очередную порцию, произнес детектив.
— Это, конечно, не мое дело, но может достаточно на сегодня, — сказал пожилой бармен, протирая стаканы.
— Это не Ваше дело, — спокойным тоном поправил Алекс. — Еще виски.
Бармен лишь пожал плечами и заполнил прозрачный фужер янтарным напитком. Шум исходил из всего: от разговора посетителей, от разливающегося в стаканы виски, от скрежета передвигающейся мебели, от играющего джаза, который, как и положено исполнял слепой чернокожий музыкант, одиноко сидящий за роялем и изредка промачивающий горло скотчем… Под его плачущие клавиши еще больше хотелось напиться до бессознательного состояния. Детектива раздражал весь этот шум, а хохот падших особ подливало масло в огонь.
«Ненавижу жизнь. Так все иронично, когда у тебя нет ничего — ты беззаботен, но несчастлив, потому что у тебя ничего нет… Когда что-либо появляется — тебе уже хочется чего-то большего, но когда ты стремишься за чем-то большим — у тебя вдруг отнимают то, что у тебя уже было, и ты понимаешь, что раньше у тебя было все и нужно было это ценить… Но ты слишком поздно это осознал…»
— Что, дружище, тяжелый день? — к нему подсел мужчина лет сорока. Самое заметное в нем были коричневый плащ, огромная шляпа, сигара и щетина. Четыре компонента скрывали самое важное — черные глаза на лице коренастого крепыша.
— Да, — признался Фитцжеральд, чувствуя усталость и хмель, добавлять что-то больше у него не было сил.
— Расслабься, дружище, впереди выходные, — подбодрил его крепыш и уже обратился к бармену. — Любезный, еще две порции «Viet Hors».
Детектив, понявший, что вторая порция для него, добавил:
— Запишите на мой счет, — он уже потянулся за кошельком, но незнакомец его остановил.
— Нет. Плачу я, — протянув подготовленные пять долларов, сказал крепыш.
— Вы всегда угощаете незнакомых Вам людей.
— В этом мире нет ничего бесплатного, — затянув сигару, он положил ее в пепельницу и взялся за шотландскую марку виски. — Честно говоря, хотелось бы узнать, от чего Вы так надрались.
— Просто хотел отдохнуть и расслабиться…