В поиске индиго (СИ)

— А с ним, что будем делать? — спросил у уходящего детектива полицейский.

— Он не причем… Нам нужен грустный человек.

* * *

Молнии, ветвясь и пылая, сверкали все ярче, и дождь сильным потоком хлынул на пыльную землю. Красный «Jaguar» мчался по окраине Нью-Йорка, омываемый этим ливнем и под синеватое освещение молний. Вид творящейся картины за окном пробирал холодом пассажиров английской иномарки. Пока Митч по рации, установленной в машине, выяснял адрес места проживания и марку автомобиля, зарегистрированного на подозреваемого доктора, Алекс размышлял об иронии погоды: «Сильным ливнем начиналось расследование — непрекращающимся дождем все и завершится».

— Значит так, — начал полицейский, положив рацию на кремовую панель. — На него зарегистрирован черный «BMW 320i».

После сказанного факта Фитцжеральд будто снова попал под машину у дома Невё.

— Второе, — продолжал Томсон. — Он был психиатром в Ломпаке, хотя до этого трудился над телами звезд и считался довольно известным пластическим хирургом. Но попав всей семьей в аварию, после которой у него погибла супруга, он прекратил свою деятельность и устроился в психбольницу совсем по другой специальности.

— Где он живет?

— Туда и едем, — сосредоточившись на вождении, ответил Митч. — Особняк за психиатрической лечебницей Ломпак.

* * *

Доктор Лэнгдон был выдающимся специалистом-хирургом. Под его нож ложились знаменитые актеры, депутаты, спортсмены, не говоря уже об обгоревших пожарных, раненых полицейских, попавших в аварии и прочих пациентов, подсчет которых никто не вел. У худощавого доктора с серыми глазами и высоким ростом был своего рода дар, он буквально вытаскивал людей с того света, даже в те моменты, когда надежды не оставалось. Оперировал часами людей уже видевших яркий свет в конце темного тоннеля, но благодаря ответственному отношению и многолетней практике, он возвращал их. Кто-то благодарил его за счастье увидеть снова этот мир, а не разлагаться в сырой земле, кто-то, попавших в пожар со всей семьей, с ненавистью спрашивал: «Почему Вы спасли меня, а не мою жену?!» А кто-то просто молча пожимал руку в знак благодарности, но в их в глазах читалось безразличие — к живому миру они принадлежат или к иному. Именно в такие моменты Лэнгдон задумывался, что лучше: умереть сразу либо прожить в инвалидном кресле остаток уделенного тем светом времени, изредка радуясь повседневному счастью, вроде голубого неба над головой, свежего ветра или любимых телепередач.

А Вы умеете жить?

Доктор Лэнгдон делил свою жизнь на два периода: когда он умел это делать, и когда его заставили существовать.

Возвращаясь с ночных дежурств измотанным (все-таки сорокапятилетний возраст давал о себе знать) он не спешил обессиленным физически падать на кровать. Напоследок нужно было измотать себя и морально. Наливая стакан с медовым виски и, обязательно добавляя два кристалла льда, он брался за фотоальбом в твердом коричневом переплете с надписью на обложке: «Моя жизнь в картинках». Ни в кадрах, ни в слайдах, а именно в картинках. Что-то детское и несерьезное в надписи привлекло его при покупке, а не грубый переплет или большая форма фотоальбома. С фотографии его родителей начиналось его путешествие по картинам жизни. Отец и мать — врачи. Во время Второй мировой войны они еще жили в Англии и усердно помогали в тылу, хотя в моменты воздушных бомбардировок стиралось четкое понятие тыла и фронта. И как-то так получилось, что после капитуляции стран фашистских захватчиков семья Лэнгдонов переехала в Нью-Йорк, но все-таки первое фото было сделано в Англии: супруг в строгом костюме цвета кубинской сигары и миссис Лэнгдон в лазурном платье стояли рядом без каких-либо объятий или иных признаков любовных отношений. Фотография пожелтела и по краям была чуть оборванной — года брали свое. Затем кадр старого Нью-Йорка, новорожденный младенец — сын Лэнгдона, которого назвали Альфредом. Никто в семье не сомневался, какую профессию выберет мальчик, правда до этого было еще времени с запасом. Вот его детские фотографии, как он с отцом ловит рыбу в водах Гудзона, фото его класса, его выпускной, его поступление в Колумбийский университет на медицинский факультет. Все кадры в черно-белых тонах, но вызывали только красочные чувства счастья. У него было прекрасное детство с любящими родителями и умными друзьями. Затем он встретил ее… Девушка с пышной золотой прической выбирала литературу, только вышедшую и сразу же попавшую в список запрещенных во многих странах, кроме Соединенных Штатов, конечно.

— Вот, у меня Солженицын, — протягивала она библиотекарю громоздкий учебник, который, как казалось, болтался под тяжестью в ее кисти.

Позади стоящий студент не мог не оценить выбора девушки:

— Будь Вы в Советском Союзе, Вас бы уже сослали в Сибирь.

— Я обожаю подобную литературу, — с улыбкой ослепительной улыбкой добавила девушка. — И будь я там, так же читала бы Александра Солженицына и хранила бы звездно полосатый флаг в шкафу в знак тайного протеста.