- Не лепетал, а требовал Семёнова в санбат отправить, новый кожух на пулемёт получить или хотя бы оружейного мастера, и ребята легко раненные могут микроб столбнячный себе занести - вот что мне тогда главное было.
- Не бухгалтер, а даже счетовод! - презрительно сказал Пугачёв. - Да ты на меня глазами не скалься. Воевал хорошо, знаю. Но пойми простое и ясное как день. Ты мне докладываешь - уничтожено столько-то противника, трофейное оружие такое-то, боеприпасы. Я докладываю в полк, полк - в дивизию. А дальше что? Дальше команды: «Наградить! Отметить! Объявить!» Честь не только тебе - всему батальону, полку и так далее. Ну, понял?!
- Понял, - равнодушно согласился Петухов и спросил: - Значит, Семенова представите?
- Ты, случайно, не из пионервожатых? - осведомился Пугачёв.
- Нет, а что?
- Уж очень шибко идейный. А ведь люди, которые сейчас воюют, они те же самые, что до войны жили, и на войне со всякой всячиной, как и до войны.
- Неправда, - сказал Петухов. - На войне человек становится лучше, чем он был.
- Или хуже, - сощурился Пугачёв.
- Значит, раньше такой только скрывал в себе плохое, а на войне плохое не скроешь. Человек тут перед всеми наружу.
- Скажи пожалуйста, как глубоко копает. - Пугачёв задумался. - Хотя, может, и так. А про меня что скажешь?
- Вам хорошее про себя надо знать или плохое?
- Если ты такой принципиальный, валяй про плохое.
- А можно?
- Приказываю!
- Знаете, товарищ комбат, вами бойцы восхищаются, но почему-то не очень любят.
- А я не девица, не барышня. - Мощная шея Пугачёва побагровела, он нетерпеливо произнёс: - Подлаживаться, искать себе симпатии поблажками не собираюсь.
- Вы очень храбрый, и бойцы знают, вы храбрый, но когда вы только это перед ними подчеркиваете, получается вроде того, что вы считаете их недостаточно храбрыми, а это неправда, и поэтому обидно.
- Постой, постой, как ты сказал?
Выслушав снова Петухова, Пугачёв произнёс протяжно:
- Интересно получается. За то, что командир смелый, они обижаются, будто это им в упрек за несмелость. Так, что ли?
- Смелость - хорошо. Смелость бывает и в том, чтобы не побояться людям показать, что ты боишься, как и всякий человек, зря, без пользы погибнуть, что жизнью дорожить надо своей и, значит, бойцовской. Тогда люди такому командиру больше, чем себе, верят и не боятся погибнуть, выполняя его приказ, - горячо говорил Петухов.
- Ну и ну! Стихов не пишешь? Да ты не сопи так, будто противника обнаружил в поле своего зрения.
Пугачёв тряхнул блестящими волнистыми русыми волосами.
- Может, и правда я таким скоростным способом хотел себе геройский авторитет сразу схлопотать. Ну и кроме того, люблю среди всех хоть чем-нибудь да выделяться. Бой смелых любит. А я бой люблю. - Произнёс задумчиво: - Конечно, мне бы лучше в авиацию истребителем - вот тут бы я себя показал.
- Могу быть свободным? - спросил Петухов.
Пугачёв положил на плечо Петухова тяжёлую сильную руку и, приблизив своё красивое горячее лицо с блестящими, как у птицы, глазами, сказал задушевно:
- А знаешь, что меня жжёт? Семья моя в погребе погибла во время бомбежки Смоленска. Всех землей завалило насмерть. - Вздохнул: - Так что я не всегда, как ты считаешь, только себя выказываю, а вроде для отдыха души хочу собственноручно, хоть иногда, фашиста коснуться... - Помолчал, добавил, хитро подмигнув: - Ну и хочу, верно, не батальоном командовать, а полком или, может, даже дивизией. На такую командную должность выдвинуться, чтобы полновесней по ним бить за всё. Отсюда, если ты заметил, и мои выходки. - Передразнил сам себя: - Комбат Пугачёв докладывает! Нахожусь в траншее противника, продолжаю развивать успех. - Пробасил, усмехаясь: - Храбрый командир! А всё на батальоне? Почему не в полку? Вызвать начштаба, отдать приказ!
- Знаете, - сказал Петухов, - вы всё-таки притворяетесь. Вы всё-таки лучше, чем сейчас себя таким показываете.
- А может, и хуже! - И Пугачёв, похлопав Петухова по спине, не то одобрительно, не то снисходительно приказал: - Вы свободны!
15
Конечно, Пугачёв был прав, когда указал Петухову на то, что у него в роте увидал солдат, у которых в ушах торчит вата, - нарушение воинского вида, стариковская манера пихать в уши вату.
Но ведь эти солдаты с ватой в ушах - петеэровцы, а, как известно, при стрельбе из противотанкового ружья чрезвычайно громкий выстрел, и люди берегут себе слух.
Конечно, нехорошо, что у многих бойцов под широкими воротниками шинелей намотаны чистые бумазейные портянки. Это не по форме. Но когда противник все эти дни вёл артиллерийский огонь по переднему краю, бойцы, сидящие в окопах, таким способом охранялись, чтобы земля, забрасываемая разрывами снарядов, не попадала за воротник, на шею и потом на тело, ведь одной фляжкой воды не отмоешься.