В полушаге от любви

Я с трудом удержалась от того, чтобы громко выругаться. Похоже, пока я оглядывалась, сработал механизм, закрывающий проход. А я даже не прихватила с собой свечи.

Метнулась назад к ставшей сплошной стене. Стала лихорадочно ощупывать камни. Никакого эффекта. Если нужный участок стены и можно было различить, то не на ощупь. От волнения сердце подскочило к горлу. Кричать? Немного боязно. Мало ли кто скрывается там, в конце коридора? А главное, стена здесь плотная, и с наружной стороны уже совсем ничего не слышно. Так что и меня том тоже скорее всего не услышат.

Тишина коридора, столь же непроницаемая, сколь и темнота, давала надежду на то, что я здесь одна. Даже если преступник и пользовался этим проходом, что представлялось весьма вероятным, это ведь не означает, что он находится здесь постоянно. Подбодренная этим выводом, я всё же рискнула постучать по стене и даже несколько раз позвать на помощь. Бесполезно. Как я и предполагала, с той стороны никто не отозвался. Ладно, раз так, придётся выбираться собственными силами. В конце концов, куда-то этот коридор выводит. Вероятнее всего, преступник пользовался им, чтобы проникнуть в особняк. Значит, продолжив идти, я рано или поздно выберусь из дома. Вот и хорошо. Заодно узнаю, куда ведёт этот ход. Придётся немного понервничать, зато в итоге поймать преступника станет делом техники.

Итак. Главное — соблюдать осторожность. Двигаться тихо, крохотными шажками, всё время держась рукой за стену. Я никуда не спешу. Да нет, спешу, конечно. Спешу побыстрее отсюда выбраться. Но надо сдерживаться. Вдруг преступник всё-таки надумает воспользоваться коридором именно сейчас? К тому же темнота настолько полная, что зрение никак к ней не привыкнет.

И я стала потихоньку продвигаться. Ни на секунду не отрывала руку от стены. Постепенно осмелев, пошла быстрее. Коридор стал более резко спускаться вниз. Потом был поворот налево и — ещё через двадцать шагов — снова налево. Я поняла, что такой спуск фактически заменяет лестницу. Что, кстати сказать, в моей ситуации было весьма удачно. Если бы пришлось идти по ступенькам, мои шансы упасть возросли бы в несколько раз.

А затем впереди забрезжил свет. Сперва я обрадовалась, понадеявшись, что долгожданный выход близок. Но вскоре стало ясно: свет не дневной. Скорее где-то впереди горит факел. Поэтому я очень долго стояла, прижавшись к стене, готовясь к тому, чтобы осторожно выглянуть из-за очередного поворота. Людей не увидела: в коридоре по-прежнему было пусто. Но факел далеко впереди действительно горел. А спуск между тем прекратился. Вместо того, чтобы выбраться наружу, я попала на подземный этаж. Странно: не могу вспомнить, чтобы сюда вела хоть одна лестница.

По мере того, как я приближалась к пламени факела, осматриваться становилось всё легче. Постепенно я различила по правую руку пару зарешёченных дверей. Всё-таки не зря особняк напомнил мне замок. Видимо, когда-то здесь держали заключённых.

Я шла всё дальше. И уже была готова ускорить шаг, как вдруг услышала мужской голос.

— Кто здесь?

Вздрогнув, я остановилась. Сердце снова подскочило к горлу. Теперь я услышала шорох и негромкое звяканье, будто кто-то тряхнул решётку. И тут же раздался возглас:

— Пожалуйста, не уходите! Помогите! Умоляю вас, помогите!

Я замерла в нерешительности. Голос звучал хрипло, устало и одновременно отчаянно. Я позволила себе пару осторожных шагов и наконец увидела взывавшего к помощи. В одной из камер, вцепившись обеими руками в решётку, стоял мужчина. Высокий и очень худой, что подчёркивала откровенно висевшая на нём одежда. Молодой, но с сединой в волосах. Осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами.

— Кто вы? — спросила я, на всякий случай продолжая держаться от камеры подальше.

— Меня зовут Норрей Грондеж.

От удивления я бы, наверное, села, если бы только было на что.

— Но вы же умерли! — воскликнула я, и сразу же сообразила, что сморозила что-то не то.

— Как видите, не совсем, — невесело усмехнулся узник.

— И давно вы здесь оказались?

Если судить по внешнему виду, то давненько. Хотя одежда кажется вполне новой, пусть она ему и велика. Язык не повернётся назвать эти брюки и рубашку обносками. К тому же, немного успокоившись, я стала замечать сквозь прутья решётки различные предметы, как правило не размещаемые в тюремных камерах. К примеру, свет факела позволил мне разглядеть стул, несколько книг, гусиное перо с чернильницей и даже деревянный сундук приличных размеров. Похоже, кто-то постарался сделать заключение Норрея максимально комфортным.

— Пять лет назад, — послышался ответ.

Значит, с того самого момента, когда он якобы погиб, спасаясь от преследования.

— Кто же так с вами обошёлся?

Я всё никак не могла понять, что же произошло пять лет назад.

Снова горькая усмешка.

— Мой отец.

— Барон Грондеж? — изумилась я. Довольно странный поступок по отношению к собственному сыну.

— Он самый. Вы были с ним знакомы?

— Не совсем, — уклончиво ответила я, не желая вдаваться в детали. — Я только недавно впервые приехала в этот дом. Вы знаете, что ваш отец скончался?