В понедельник дела не делаются

Миха вспомнил, что, жалея тогда Ленку на словах, он отмаксал ей несколько мятых десяток. Которые во благо Болдиной всяко не пошли, а только на опохмел души. На дальнейшее разрушение… Отложилось еще, что тогда он поймал себя на гаденькой торжествующей мысли: «А я держусь на плаву. Я до такого непотребства не скатился!»

Миха тряхнул головой сильно, отгоняя наваждение. Абсолютно ненужное сейчас.

…Старший помощник военного прокурора Халявин натолкнулся на Маштакова взглядом. Разумеется, вид сделал, что не узнал. Тупеем не кивнул[124]. Не ответил на Михино джентльменское приветствие с приподниманием кепочки за козырек…

«Ладно, козлина, не больно-то и хотелось!»

Комдив стоял в группе с Птицыным и с воинственно выглядевшим начальником МОБ Коробовым. Каждые пять минут полковник напоминал милицейским начальникам:

– Только без штурмов, мужики! К обеду его мать доставят, пускай она с ним разговаривает.

– Он мертвый, – утвердительно сказал Птицын.

Комдив замахал рукой:

– Нет, нет, он шевелился там. За стенкой… я слышал!

Замнач КМ сморщился. Опыт, в том числе и боевой чеченский, подсказывал ему противоположное.

Чудес не бывает в принципе! А по понедельникам – тем более!

Моложавый майор-артиллерист рассказывал, как нянчатся они с караульным взводом, с теми курсантами, которые берут в руки боевое оружие.

– Представляешь, они пять раз в сутки едят. Завтрак. Потом – второй завтрак, обед, полдник, ужин. И не только когда в караул ходят, а все дни! Нормальный боец, блин, несудимый, за плечами – десятилетка, сам – москвич. Мать два раза в месяц приезжала! Распределиться должен был в Кантемировскую дивизию!

– Может, неуставщина? – осторожно предположил Миха и, вытащив из протянутой майором пачки «ЛМ» сигарету, кивнул: – Благодарю.

– Какая к слонам неуставщина? Ордена Ленина Московский округ! В дивизионе днюем и ночуем. Сплошные комиссии.

Окружные, министерские! Комитет солдатских матерей, – офицер понизил голос, глазами показывая на комдива. – Батя всюду нос сует! Не дай бог бойца с синяком узрит… у-у-у! Сгноит!

События развивались вяло. По приказу Коробова доставили психолога из УВД, бывшего гэрэушника. С мегафоном он залез на парапет, подошел к воротам и, встав в мертвой зоне, начал агитировать бойца сдаваться и ни в коем разе не делать больше глупостей. Психолог вещал, как Птица-Гамаюн. Сорок пять минут без роздыха и при этом ни разу не повторился.

За это время обстоятельный начальник МОБ Коробов вытребовал у армейского руководства горячего чаю для милиционеров. Чтобы поднять у них, продрогших, боевой дух.

Чай принесли в зеленых армейских термосах. Зачерпывая из стального двенадцатилитрового стакана дымившуюся тёмно-коричневую жидкость, Маштаков припомнил, как он в Свердловске в восемьдесят пятом году стырил два таких термоса в столовой танкового полка. И принёс в батарею. Офицеры с прапором очень его тогда хвалили за проявленную смекалку. Воровство на благое дело в Советской Армии всемерно поощрялось.

«Интересно, изменилось, что-нибудь сейчас в этом направлении?»

Тит, осторожно прихлебывая из эмалированной кружки, сообщил Маштакову:

– Андрейку к девяти в прокуратуру вызвали. Как думаешь, не закроют?

Миха закашлялся. Замотал головой, показывая приготовившемуся Титову, что по хребту стучать ему не надо, так пройдет.

– Кхм… не должны! Смысла нет никакого. У этого дела никаких судебных перспектив нет. Или я, Леш, ваще уже ничего не понимаю в следствии!

Тит дул на дымящуюся поверхность чая.

– Я, мудила, всю эту кашу с Рогом заварил! По кой хер, спрашивается? Говорили же…

– Ла-адно, проехали! «Пленка назад» не сделаешь! – Маштаков пытался успокоить и напарника и себя заодно. – Надо думать, как выпутываться теперь!

Дипломированный психолог Кирилл Вениаминович ещё какое-то время провпаривал в мегафон за маму и за папу, за любимую девушку и за родимую Советскую власть. Слушая его рулады, памятуя о своих контактах с Вениаминычем (как сотрудник, входящий в группу риска, Миха неоднократно встречался с ним согласно плану, утвержденному заместителем начальника УВД по личному составу) Маштаков с каждой минутой убеждался, что психолог говорит в пустоту. В абсолютную, торичеллиеву… в вакуум!

Психолог задевал такие потайные струны, не отреагировать на которые живой человек не мог.

Милицейское начальство стало тяготиться затягивающейся неопределенностью. Понедельник, гора проблем, накопившихся за два выходных, в которые ритмичной работы не было, только дежурная часть дырки латала. А преступники – они, гады, выходных не признают. Им что будни, что праздники.

И отсюда, не решив проблемы, личный состав не снимешь, однако. А вдруг вояка вылезет и накрошит из своего «акаэма» людей!

Стали ломать головы: как узнать, что там внутри склада творится. Военные принесли наблюдательную трубу по типу перископа. Птицын вооружился оптикой и, неслышно ступая, прошел вдоль стены и ворот и засунул конец трубы в щель калитки. Ничего, понятное дело, он разглядеть в неосвещенном помещении не смог.