В понедельник дела не делаются

Фадеева увели в камеру, Виктор Петрович собрал листы протокола, сложил их и постукал по столу, аккуратно выравнивая торцы.

Давно он никого не колол лично. Небольшая, но реальная победа, которую можно подержать в руках, впрыснула в кровь адреналин, развернула лёгкие.

При этом он понимал, что это не его хлеб, что это, по сути дела, блажь – заместителю прокурора самолично разводить жулика, добиваясь от него нужных показаний.

Достигнутый результат, впрочем, поднимал его авторитет в некоторых кругах. Среди следаков прокурорских, меж которых в момент разойдется, – Максимов не преминет поделиться. Среди оперсостава, не понаслышке знающего, как непросто получить признанку от подследственного в современных условиях, когда кулак начальством не поощряется, и адвокаты повсюду носы свои суют.

«С самим Фадеем совладал, молодца-а, Витюша! А на коррупционера Треля, от которого вреда в мильон раз больше, даже не замахнулся!»

Чёрная жаба – эмблема самоедства – ворохнулась в груди, квакнула утробно.

Отгоняя наваждение, Коваленко энергично поднялся, вышел в коридор. Дежурный прапорщик смотрел с напряжением.

Очевидно, ожидая разноса за матерщину в изоляторе, про которую заместитель прокурора успел позабыть.

– Как обстановка? Никто не голодает? Жалобы, может, у кого из следственно-арестованных на условия содержания имеются? – задал Коваленко свои обычные при посещениях «ивээса» вопросы.

– Никак нет. Всё спокойно, – лаконично ответствовал дежурный.

– В какой камере у вас бывшие сотрудники содержатся?

– Во второй.

– Откройте, я с ними побеседую.

Дежурный двинулся по коридору, свернул налево. Виктор Петрович следовал за ним. Прапорщик, гремя ключами, открыл замки и потянул на себя тяжёлую дверь. Штырь-ограничитель, вмурованный в пол, дал ей открыться лишь на расстояние, позволяющее человеку средней комплекции войти в камеру боком. Это было одно из средств, направленных против побега, дверь невозможно распахнуть настежь, из нее не вывалишься борзой кодлой на рывок, не сшибёшь с ног постового.

Милицейской легендой стал анекдот про то, как начальник областного УВД, генерал-майор, известный своим необъятным чревом и крутым норовом, вознамерившись провести покамерный обход, застрял в притворе.

Виктору Петровичу, которому до генерала было недосягаемо далеко, тем не менее тоже пришлось подтянуть живот.

В камере «бээс» содержалось двое, – меньше, чем в остальных «хатах». Бывший следователь Проскурин и бывший оперативник ОУРа Рязанцев.

Они, заслышав лязг замков, слезли с нар и стояли у их края, забранного металлическим уголком.

– Здравствуйте, – сказал заместитель прокурора, оглядывая помещение.

Лампочка в «хате» была достаточно яркой, ватт на семьдесят пять, можно было читать без риска посадить зрение через первые полчаса. Стены оштукатурены «под шубу», в частых извилистых наслоениях застывшего цементного раствора. Имея функциональное назначение обезопасить поверхности от памятных надписей, типа: «ХОБОТ СТ.146 Ч.2–9 СТРОГОГО… САМАНДАРОВ – СУКА!» Продукты питания были сконцентрированы в одном углу. На противоположной стороне настила стопкою лежали газеты, пара трепанных книжек малого формата, «покет-буков» из серии «Чёрная кошка». Криминальное чтиво… В унитазе справа от выхода без остановки журчал ручеёк. Унитаз по тюремным меркам в идеальном состоянии, белий-белий… Ментовская «хата» в Острожском ИВС практически никогда не пустовала, постоянно отыскивался хотя бы один сиделец из бывших. Мент, «вэвэшник», пожарник, вояка… Изолятор помнил даже адвокатов и прокурорских.

Арестанты поздоровались сдержанно. От визита полномочного представителя того самого органа, который их «посадил», позитива для себя не ждали.

Разбуженный приходом начальства Проскурин потирал щеку, разглаживая рубец от подушки, ёжился со сна, хотя в камере было душно.

– На какой стадии у вас ознакомление с делом? – спросил у него Коваленко.

– В прошлую пятницу «двести первую» подписа-али! – закрывая распахнувшийся в непроизвольной зевоте рот, ответил бывший старший следователь. – Завтра на тюрьму уеду… До суда уже…

– Так и не признаете ничего?

– Не-а, – Проскурин смотрел нагловато, маленькие его поросячьи глазки светились тускло. – Вы же знаете, что это подстава голимая…

Два месяца нахождения под стражей более чем достаточный срок, чтобы освоить жаргон.

«Эффект солёного огурца! Засунули в банку с рассолом, хочешь не хочешь – засолишься!»

Проскурин полностью акклиматизировался в местах лишения свободы, свыкся с необратимо потерянными должностью, без малого двадцатилетней выслугой и честным именем. «А кто сейчас не берёт?!» В областной суд идти следствие не отважилось, действия Проскурина переквалифицировали на простое получение взятки за законные действия, на первую часть двести девяностой статьи. Санкция которой была пустяшной по сравнению с четвертой частью, по которой возбуждали дело. Сейчас всего до трёх лет «лишака»! Больше двух лет колонии-поселения, как ранее не судимому, ему не дадут. А там – УДО по «половинке». На одной ноге простоять можно!