В Портофино, и там…

«Завидую тебе. Теперь ты большой. Помнишь, бабушка моя говорила – «Для того, мальчики, чтобы вырости хорошим большим, нужно умно побыть маленьким»? У тебя получилось. А мне так и не удается ампутировать в себе детство. Торчит мертвым отростком прямо из души – бессмысленным, почти лишенным нервных окончаний, но вопреки здравому смыслу, все еще очень чувствительным, как хвост собаки к чужим ногам, всякий норовит проверить…»

Что там дальше – не помню. Мне кажется, после смерти Шумпоматери я ни разу в жизни дальше этого места прочитать не сумел.

О своем погибшем друге, которому повезло однажды пожить в созданной им «фантазии», я написал первую и последнюю в моей жизни заметку в газету; осмелел в ночь после поминок. Про гражданский долг, который Родина стребовала с него, и он отдал, и уже никому ничего не был должен, и его сразу не стало… А я, выходит, живу, потому что задолжал кладбищенскому сторожу полбутылки портвейна, соседу по лестничной клетке – двенадцать рублей, стране – кандидатскую… и не собираюсь возвращать. «Вот как остопиздит вся эта сраная жизнь – так и отдам», – подумал, но бумаге эту скорбную мысль доверять не стал. Газете я тоже не доверял и письмо в итоге порвал.

Воспоминания о Шумпоматери всегда сопровождает одна и та же совешенно бесполезная мысль, мыслишка-прилипала: как все-таки было здорово не быть взрослыми! Разве мучались бы мы с моим другом сомнениями, держа в руках неожиданно приплывшее таинственное богатство? А может там клад?!

НАБРОСКИ

Свернутый в несколько раз клапан «Грэб бэга» только того и ждал – распямился во всю длину, будто узкя ладонь в желтой варежке раскрылась. В самом ее центре ладони призовой конфетой лежала темносиняя флэшка, открываюшаяся как складной перочинный ножик. У меня свои такие же, две, помощнее.

На всё про всё у меня семь минут.

Столько осталось до открытия бара, если не врут часы. Быстрым шагом – уложусь в три. Но есть неплохая идея: с минуты на минуту откроется заправка, можно договориться с кем помоложе – пусть сгоняет… Бар, так сказать, с доставкой на борт. Кто придумал, что лень и стремление к идеалу несовместимы? Пропагандистские трюки… Нынче всё совместимо – мужеложество и религия, коммунисты и бизнес, даже «Эппл» с «ПиСи».

В нерешительности кручу в руках флэшку.

Странно: если ценность какая, то почему не внутри сумки? Или в последний момент запихивали? Перед чем последний? А если так было задумано, и это послание выловившему мешок… Вместо бутылки – «Грэб Бэг», а вместо записки – письмо в электронном виде. Прогресс, так его…

«Всё одно к одному – судьба».

Отгоняю чувство неловкости: «Кыш!»

Оно тут же робеет и сматывается – как и не было. Результат многолетней жесткой дрессуры, в этом деле я тоже профессор. Сам не понял, когда успел вставить флэшку в свой ноут-бук.

Пароля нет. Один единственный файл и, судя по габаритам, весьма пространный. Моё удивление беспредельно: имя файла «Наброски».

Набрано кирилицей, по-русски.

НИНО И ЕГО МЕБЕЛЬ

Если не принимать в рассчет вчерашнюю незнакомку (она могла и привидеться) за три дня я ни разу не слышал на лодках русскую речь. В самом Портофино, я имею ввиду набережную, бутики, рестораны – наших полно, но не на лодках. Не исключено, что не там стою, среди мелюзги, большие – на другом причале, размер, как мы выяснили, важен…

«Распространенье наше по планете особенно заметно вдалеке…»

Как, инересно, обстоят дела с отчественным фольклером в протофинском отхожем месте? Ни разу не был. Скорее всего – никак. Нино – «пассажир» серьезный, его здесь почти все знают и немного побаиваются, хотя нрав у него не злобный, вполне нормальный мужик, а что ревниво относится к своей работе, так и место в порту не последнее, сорее уж одно из первейших по значимости мест в портовом хозяйстве. Я почему-то уверен, что он так и представляется, если случается такая необходимость – «Смотритель Главного Общественного портофинского заведения». Во взгляде его, при этом, никакого лукавства: что говорит – то и думает. Слово «сортир» не имеет прав на место в его лексике, и в семье Нино оно, вероятнее всего, под строжайшим запретом; я бы на его месте поступил именно так.

Не заметить Нино на портофинском ландшафте невозможно, особенно нам, кто посещал курорт на лодках до двадцати метров длиной, ибо наши яхты кормой упираются почти что в самую сферу ответственности сеньора Смотрителя. Никакой особенной роли в нашей жизни он не играет, если не считать незначительные неудобства и весьма экзотические развлечения, о которых чуть позже, хотя мог бы. Эта роль ни в коей мере не смыкалась бы с его профессиональным долгом, если только косвенно, весьма косвенно…