В Портофино, и там…

Все прошедшие с той поры годы, если замечаю на апрельском календаре седьмое, непременно выпиваю стопку за погибших подводников и за Мишку, обещая себе выяснить, когда страна отмечает День работников коммунальной сферы, и есть ли такой вообще. Наверное, Мишка бы меня осудил: не дело герою-североморцу тесниться в одном строю с лифтерами и дворниками.

«Всё. Забыли», – обещаю ему и одним честным глотком опорожняю рюмку. Не чокаясь. Не с кем.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ПАСТУХ

Пивная банка жила на столешнице своей жизнью, осваивая новые маршруты, практически без остановок. Будь она рейсовым автобусом, её бы возненавидели. Время от времени, когда лодка особенно резко заваливалась на бок, банка врезалась в невысокий бортик, придуманный как раз для таких ситуаций, кренилась… Вот-вот полетит на палубу, превратив напиток на час-полтора в начинку огнетушителя, если переживет падение. Недолгая жизнь, зато яркая – с пеной, брызгами, пузырями! И бесполезная.

«Одна из нас. Живи пока», – определил судьбу банки Марк, сунув ее назад в холодильник. Ясно – за что пожалел, непонятно – зачем доставал.

Телефон занудствовал как женщина за окошком администратора «Я- всо-тый-раз-о-бъя-сня-ю-что-вна-шу-го-сти-ни-цу-толь-ко-по-бро-ни…» В отличие от неприхотливой бесхарактерной банки, он пытался бороться с качкой, настырно подползал к Марку, семафорил экраном, вызванил, вибрировал… Умел бы подпрыгивать и пускать дым – делал бы и то и другое; одновременно.

«Вызывает Пастух», сообщал экран.

«Овца на приеме», – ухмыльнулся Марк.

– Ян, – ответил он.

Утвердительно. Какие могли быть сомнения. Звонки англичанина, присматривавшего за лодкой, единственные, пожалуй, не раздражали Марка во время морских путешествий. Они не возвращали его на сушу с ее постылыми сухопутными проблемами, покольку Ян был необъемлимой частью столь любимой Марком портовой жизни. И симпатягой, редким симпатягой.

– Марк, ты впорядке? Не занят?

– Занят собой: второй завтрак, первый пропустил. Закругляюсь уже. Стою у берега, примерно в часе хода от Сан-Ремо. Как на качелях… У тебя что? Только, прошу, «хорошо» или «плохо», никаких подробностей. Умоляю…

Марк ладонью прикрыл микрофон от ветра, который то и дело пытался влезть в разговор, неуемный, и представил себе ухмылку приятеля.

– Не молчи. «Хорошо» или «плохо»?

– Да.

Они были старыми приятелями, особенно на вкус тинейджеров. Ян недавно отметил пятьдесят восемь и был старше Марка на бесконечные девять лет, но три четверти жизни, проведенные на соленых ветрах Северной Англии, оставили на его лице не меньше следов, чем рыбацкие сети, крючки, ножи и острые плавники – отметин на руках. Морщины на лице Яна становились заметны во всем нескончаемом множестве только когда тот улыбался, а вот руки никогда не менялись. Ни одна гадалка не взялась бы распутывать хитросплетения природных и тудовых следов и отметин, тем самым судьба Яна была навсегда скрыта от посторонних глаз, но только не от него самого.

«Рыбак свою судьбу с детства знает», – как-то заметил он, когда нынешние друзья еще только сближались.

«Настоящий рыбак», – уточнил Марк, наверное хотел сделать приятное собеседнику.

«Ненастоящий – говно, – сказал тот. – Тоже судьба, но другая».

Каждый раз, здороваясь с Яном, Марк представлял себе, как сотни изломаных линий и шрамов впечатываются в его собственную ладонь, передавая бесценную информацию, находящуюся так далеко за пределами слов, что можно всю жизнь подбирать ключ к ее расшифровке, но истинный смысл так и останется понят не до конца.

Сам Ян своих рук стеснялся, без нужды на показ не выставлял и любил приговаривать, что такие ладонями можно палубы драить не хуже, чем акульей шкурой; лучше, чище и не останется запаха рыбы. С этим образом все легко соглашались, сравнение с наждачной бумагой было бы приземленным, очень прозаическим, руки Яна этого не заслуживали. Соглашались и хитро улыбались в предвкушении следующих минут. Сам же объект внимания принимал обреченный вид: ну что ж, принимайтесь острить, бездельники…