В пору скошенных трав

Они встретились вечером у метро. Галя показалась ему совсем ровесницей, ничего не осталось от того, что прошлой весной отделяло и отдаляло ее… Или она сумела так себя повести, или Егор изменился сам?.. Она была весела и быстра. Они вспоминали школу, одноклассников, но Егор ни на минуту не забывал, что обманывает ее во всем — от пожатия руки до расспросов… Он не мог отрешиться от Веры, хотя пришел только для того, чтоб ее забыть… И на каждом шагу обнаруживал, что совсем равнодушен к Гале и слова свои, смех, все повадки — натужно придумывает.

Вскоре Егор заставил себя поздороваться с Верой — и был потрясен, что она с улыбкой ему кивнула… Словно каждый день здоровались…

Разговаривали они коротко и мимолетно и, в общем-то, незначаще, но Егор каждую мелочь теперь помнил и копил. Из одного такого разговора он выяснил, что Вера занимается в читальне, и тотчас же записался в читальню и просиживал там все вечера, хотя знал, что Вера приходит не всегда…

И вот сейчас, устав от мучительного ожидания, он откинулся к спинке стула и случайно боковым зрением задел стойку, где выдавали книги, — и застыл. Ему показалось: там Вера — и боялся ошибиться… Наконец посмотрел туда.

Она там! Особенным своим быстрым движением отбрасывает косу за спину…

И тотчас напряжение исчезает, приходит тишина и успокоенность.

Начинает читать, и фразы учебника звучат как стихи — все просто, понятно и ясно. Как он мог увязать в этих фразах, почему не добирался до смысла?..

50

Весна закружила праздничной лихорадкой, пронизала вестями, отбросившими в сторону скудную повседневность с очередями, отовариванием карточек, талонами на обед… Как-то вдруг сразу открылась пропасть между скудным бытием и событиями  И с т о р и и, совершающимися каждый час. Егору казалось, что он растворился во времени, в новостях, в апрельском ветре.

Сыроватый лист газеты уже не бумага, а стихия, вихрь, наполненный событиями…

Наши под Берлином!

Это не читается даже, а вбирается, впитывается, становится твоей свежей клеточкой, прибавляющей сил и радости.

«Гитлеровцы объявили в Берлине поголовную мобилизацию мужчин от пятнадцати до шестидесяти пяти лет включительно…»

Тишину читальни разрывает крепкий хлопок за окнами и гул артиллерийского залпа. Салют! Вскакивают, бегут вниз. Над Манежной площадью — размытые весенним туманом огни ракет.

— Наши в Берлине! Ворвались в Берлин с востока!

Девушки в накинутых на плечи пальтишках обнимаются, плачут, смеются. Девчоночку в шинельке окружили, закружили, затискали…

Не успели вернуться в читальню, опомниться не успели — снова салют: наши в Берлин прорвались с юга!

И вот уж другой вечер в конце апреля… Они на втором этаже у себя на факультете занимались… Егор услышал — включились репродукторы на крыше университета, как раз над ними, над головой — едва слышный щелчок и поскрипывание, будто жук в коробочке. Эти звуки ухо безошибочно схватывало всюду. Подняли головы, переглянулись… Скорей вниз, на улицу!

В воротах уже стоят прохожие и студенты, нетерпеливо поглядывают на черные трубы репродукторов; быстро собирается толпа, которая не помещается на тротуаре, выплескивается на булыжник мостовой.

Из репродукторов — потрескивание, больше ничего, и люди ждут. Никто не знает — будет сообщение, не будет, какое, о чем — ничего не знают, но стоят и ждут.

С толпой поравнялся, трамвай; вагоновожатая спрыгнула на мостовую: «Чего ждете? Сообщение?..» Поднялась в вагон, крикнула пассажирам и выключила мотор. Трамвай опустел, и толпа стала еще плотней.

В университете наверху с треском распахиваются окна, летит сухая замазка, студенты выглядывают, прислушиваются…

Площадь запружена до половины уже. Останавливаются автомобили, шоферы вылезают из машин, тихонько расспрашивают собравшихся.

Мальчишки лезут на ограду, на мокрые липы, на фонарные столбы.

— Что, если  П О Б Е Д А… — громко говорит кто-то.

Сотни голов поворачиваются на голос.

Вестью о победе полнится воздух, все ждут только этого слова. Даже даты намечаются… Одна недавно миновала — упорно говорили, что война кончится 25 апреля, к началу конференции в Сан-Франциско.

Треск в репродукторе усилился. Притихли. Слышен мотор машины, застрявшей в толпе, его тотчас выключили.

Мальчишка, взобравшийся на столб, снял ушанку, смотрит вверх.

Наконец раздался как бы глубокий вздох, и рокочущий голос заполнил площадь:

— Внимание! Говорит Москва!.. Обращение Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза Сталина к Красной Армии и войскам союзников…

Только этот голос над Манежной. В паузах тишина, словно площадь пуста…

— Наша задача и наш долг — добить врага, принудить его сложить оружие и безоговорочно капитулировать…

Сразу же вслед за обращением читали приказ.

— Войска Первого Украинского фронта и союзные нам англо-американские войска ударом с востока и запада рассекли фронт немецких войск и 25 апреля в 13 часов 30 минут соединились в центре Германии, в районе города Торгау…

51