В пору скошенных трав

— История, знаете да, такая. В соседнем селе жил поп, и было у него два сына. Обоих отдал он в семинарию, как положено, по духовной части… Во время учебы один из братьев заболел и оглох. Карьера его поповская на этом кончилась — глухота для попа все равно что для певца или музыканта. Делать нечего — вернулся к отцу в деревню. Пожил некоторое время, но долго сидеть на отцовской шее не захотел. Подумал, подумал да и решил пойти в мужики, в крестьяне, знаете да. Посватал простую девку из нашей деревни, мою будущую бабку, твою прапрабабку. Женился, завел хозяйство, стал крестьянствовать, ходить в лаптях. Ничем от простого мужика не отличался, только что умел читать-писать, конечно. Была его фамилия Симеонов, звать Осипом Ивановым. Его сын Симон, мой отец. Вот как, понимаете ли… — Дед несколько разволновался, теребил бородку, шаркал по избе, припоминая навсегда отошедшее. — Это присказка — я тебе нашу крестьянскую линию рассказываю. Главное в другом. Главное-то во втором брате… Звали его Измаил Иванович. Он по учебе шел все дальше. Окончил семинарию, но в попы не захотел — поступил в университет и выучился, знаете да, на ученого. За границу ездил — еще учился… Одних языков знал, говорят, бознать скоко… Я-то его ни разу не видал, только по рассказам знаю… Да-а-а… И стал наш Измаил Иваныч знаменитым ученым — книг понаписал видимо-невидимо, цельный короб… Ты полюбопытствуй, погляди в библиотеке, они остались, книги-то… — Присел на краешек лавки, передохнул, и тут же опять зашаркал по кухне. — Вот, сокол, какая судьба двух родных братьев. — Подошел к Мите вплотную, всмотрелся в лицо. — Может, и в нас что-то есть наследственное по ученой части. Не зря ведь предложили мне дальше-то учиться… Ты как сказал насчет аспирантуры, я сразу подумал… — Потрепал внука по плечу, улыбнулся задумчиво: — А что, Митюшка, валяй догоняй прадеда! Не захотел по моей линии идти — давай по ученой, тоже дело. Профессора, они и зарабатывают неплохо…

Митя дивился дедовой неисчерпаемости. Кажется, все уж рассказано — от сказок до былей, а он вдруг открывает новый сундук. И не сдержался, упрекнул деда, почему ж раньше не говорил про знаменитого предка.

— Да чего ж было говорить-то, сокол? Без дела и не вспоминалось, знаете да. А к слову пришлось — и вспомнилось… И чего я тебе рассказал-то… Так, пустяки. Сам ведь, по правде сказать, не знаю, чем Измаил-то Иваныч занимался, какая у него была наука. Погляди сам теперь, книги его разыщи, почитай. Мне вот не удалось найти ни одной. В библиотеке Подзолина не было, а в губернскую библиотеку все недосуг поехать… Ты его книги-то почитай и мне напиши: что ж он такое сделал? Почему за ним такая слава, понимаете ли? И нас она искоркой освещает… Хоть я к славе, чинам и званиям вовсе равнодушный, но так — из простого интереса мне эта штука любопытна, и тебе, верно, тоже… Не просто ведь это… Движение вроде бы грешной плоти, смена поколений, знаете да… А в нашей плоти и дух вдруг воспаряет… И воспарение это замечено не нами… Думаешь, бахвалюсь?.. Нет, не нами замечено… Ему памятник поставлен в Селезнёве, где отец его поповствовал, где он родился. Черный каменный крест, знаете да, блестит, как зеркало… Тут на сто верст нет такого ни у кого. Приказал, говорят, похоронить себя в родном селе… В каких странах не жил — а на вечный покой вернулся к родительскому дому… Хотели, говорят, похоронить в Петербурге или в Москве. А он: не-е-ет, рязанский, мол, и должен в рязанской земле. Так будто все происходило…

Прикоснувшись к старине, дед не мог уж оторваться. Митя подзадоривал его вопросами, и тот все глубже уходил в давнее, вспоминал родню по всем коленам. И сплошь все шли крестьяне да солдаты — простой люд… И выделялся необычной судьбой и необычным именем лишь Измаил Иванович.

Говорили много и долго. Дед поджарил еще один «кочеток» и не раз наливал в чашку из пузатой бутылки, подновляя родниковую воду в ковше.

Потом от высоких материй вернулись к нынешней дедовой жизни, которая Мите очень не понравилась. Он прямо сказал об этом и предложил деду перебраться в город, жить у них с мамой по-человечески, отъезжая на лето в деревню, если захочется.

Предложение дед выслушал внимательно, и в глазах его Митя увидел удовлетворенность. Однако от переселения сразу же напрочь отказался. Затем несколько суетливо, торопясь, принялся объяснять что-де надо обиходить пчелу, поддерживать дом… И смутно, отдаленным намеком дал понять, что не всегда будет один…

Митя не вдруг даже разобрался в этом намеке. Лишь в поезде вспомнил… И зародилось тревожное предчувствие недобрых перемен, которые крадутся к их старому очагу.

16

Ближе к зиме пришло известие, что у деда поселилась старушка из соседней деревни. Жизнь его вроде бы полегчала — почище стало в избе, запахло щами, а по праздникам и пирогами. Однако супружества своего дед не оформлял — в чем-то, видно, сомневался. Прохозяйничала старушка не больше года и по неизвестным причинам была изгнана. Несколько месяцев дед куковал один.