В пору скошенных трав

На пороге паренек, но видится в нем что-то не по возрасту взрослое… Не понять что. Скорей всего, самомнение не слишком-то приятное.

Ни слова не сказав, чуть кивнув, независимо и нагловато прошел к Алику.

Все в нем несимпатичное, неприемлемое, чужое какое-то… Егор с первого мига почувствовал, что у них нет ни одной общей черточки, ни точки… Даже странно… И разница в летах не велика… Очень даже не велика… Но отчего ж чувство такое, словно они из разных времен, будто прожили какие-то несовместимые годы?

Это все мелькнуло, пока Егор шел вслед за пареньком. И комната, где только что так хорошо, так славно было молчать, сделалась вдруг неуютной… Егор остановился на пороге и не знал, что делать, что сказать, как сесть… или стоять…

Между тем паренек, мельком оглянувшись, сунул ему руку:

— Евгений.

И подумалось: едва отпустив руку, он забыл про Егора.

Уверенно, по-хозяйски уселся Евгений на стул, где перед этим так душевно, беззаботно сидел Егор, и сдержанно, как человек, знающий себе цену, но по необходимости вынужденный разговаривать с человеком, время которого менее ценно, осведомился:

— Как себя чувствуешь? — Внимательно и, показалось Егору, не без скрытой брезгливости, наклонился к Алику. — Я, собственно, зашел сказать, — помолчал многозначительно, — м о й  доктор придет завтра между тремя и пятью. Если понадобится госпитализация, лучше, чем у него, не устроишься. Друг отца. Сам понимаешь… — со значительностью помолчал, откинулся к спинке стула, вздохнул устало. — В отношении лекарств — наладим, об этом не думай. — Помолчал еще, оглядываясь и как бы что-то вспоминая. — Да-а-а, кстати… у вас, кажется, был Толстой? Мне «Войну и мир». Где? В сундуке? Не беспокойся, лежи, лежи, я найду… Так значит, завтра от трех до пяти.

Едва приметно кивнул Егору и с озабоченностью человека, не могущего терять ни секунды, вышел.

В прихожей скрипнула крышка сундука, зашелестела бумага.

Просунул в дверь голову:

— Нашел. Спасибо. Пока.

— Что за тип? — Егор с трудом перебарывал неуют, наполнивший все вокруг.

И непонятно, почему это… Ведь Евгений пришел с доброй вестью и, как видно, сделал для Алика хорошее, нужное…

— Мировой парень! — улыбнулся Алик. — Не представляешь, как помог мне… Ты его раньше не видел разве?.. Просто не помнишь. Он моложе нас. До войны был совсем шкет… Да и я с ним не очень дружил — так, из одного подъезда… А на днях заходит — фу-ты, черт! — совсем взрослый, важный какой-то… — Алик улыбнулся, закрыл глаза, припоминая, наверное, что-то из давнего, потом повернулся поудобней и посмотрел на Егора извиняющимся несколько (или так показалось) взглядом. — У него отец — большая шишка в интендантской службе… Сам на фронте и сынку помогает будь здоров… — Повернул голову на подушке, отдохнул немного. — Женька один живет. Из эвакуации вернулся в начале года… Устроился тут… — Алик вобрал воздух, подождал. — Папа папой, а парень молодец! Представляешь, решил экстерном сдать за девятый и десятый этой зимой — и осенью в институт!.. — Опять вздохнул, закинул здоровую руку за голову. — Эх, Егорий, завидую ему… Занимается как черт, круглые сутки… — Помолчал, поворочался на кровати. — Ну, ничего… Вот отдышусь немножко, тоже в экстернат рвану… Один десятый остался… И ты поможешь. Верно?..

10

Не обернувшись еще, не оторвавшись от тетрадок, по одним шагам в коридоре, по тому, как открылась дверь, Егор понял, что у мамы радостная новость.

— Ты уроки сделал? — спросила она. А сама улыбается, скрывает что-то, прячет в улыбке.

— Скажи.

— Когда ты кончишь.

— Ну скажи, мам…

Она не утерпела. Не сняв пальто и варежек, подошла, обняла за плечи.

— Мне Ляля звонила в поликлинику…

Ляля… От одного имени Егор замер, и сделалось жарко, и он отвернулся, чтоб спрятать загоревшееся лицо.

— …Она сказала: Михаил Сергеич привез картошку и нам предлагает пуд. Егорушка, целый пуд! Он ездил в Серпухов от фабрики и очень удачно купил по восемьсот рублей за мешок! И нас не забыл. Такой внимательный, просто трогательно.

Мама сняла пальто, погрела руки у печурки.

— Нужно сегодня у них взять. Ты можешь сейчас поехать? У меня опять ночное дежурство, но я могу отпроситься часа на три, если ты…

— Смогу, смогу! — почти крикнул Егор и испугался, что выдает себя, уткнулся в тетрадки.

— Вот как хорошо! Тогда я на работу со спокойной душой! Ну какой все-таки Михаил Сергеич замечательный!

Егор мигом собрался: взял сумку из облезлой клеенки да небольшой мешок, чтоб потом связать их и перекинуть через плечо. Попросил бабушку, если спозднится, посмотреть — не заперли бы входную дверь на цепочку, и вышел.

А в голове еще мамины слова: «Мне Ляля позвонила…» Интересно, догадывается она?.. Как прекрасно: «Мне Ляля позвонила».

Прикрыл дверь и услышал: по лестнице кто-то поднимается. Во тьме светляковым светом загорелось зеленоватое сердечко, поплыло по ступенькам навстречу. Алла… У нее такой значок, чтоб не сталкиваться в темноте. Английская эта штучка была верхом шика и стоила бешеных денег. Егор прижался к перилам.

— Ах, кто тут? — с наигранным испугом протянула Алла.