В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора

Марко Антонио Мицеа сообщал Филиппу Испанскому, что «королева сильно состарилась и подурнела и пребывает в меланхолии. Ее приближенные говорят, что это объясняется смертью графа Лестера», но Марко Антонио считал, что скорее состояние королевы вызвано «страхом [повторного нападения испанцев], который она пережила, и тяжким бременем, которое она влачит».[1031]

Елизавета всегда отвергала мысль о том, что она когда-либо была влюблена или по крайней мере позволяла себе любить.

«Я слишком обременена заботами, дабы обратить свое внимание к браку, ибо Любовь – обычно отпрыск досуга, а я столь занята обязанностями, что не могла думать о Любви. И поскольку ничто не способно было подвигнуть меня к браку, я не была способна и думать ни об одном мужчине».

Однако после смерти самой Елизаветы рядом с ее постелью нашли небольшую посеребренную шкатулку. Внутри лежало последнее письмо Дадли из Райкота, сложенное и перевязанное шелковой лентой; королева написала на нем: «Его последнее письмо».[1032]

Слухи о Елизавете и Дадли продолжали циркулировать спустя много лет после его смерти. В одной анонимной порнографической сатире, «Новости из рая и ада», которая появилась через несколько недель и ходила по рукам, рассказывалось о «тщетных попытках» Дадли «войти в рай и его последующем схождении в ад». В сатире Дадли изображен обладателем неукротимой сексуальной мощи и политических амбиций. В рукописи Дадли называется уменьшительным именем Робин, которым наградила его Елизавета; автор предполагает, что в аду будет «целую вечность» смотреть во влагалище «голой демонессы» в платье одной из его любовниц. А член Дадли, «которым он так гордился», превратится в орудие его вечного наказания.

«Нет сомнения, такое приятное зрелище… настолько распалит его, что он не сумеет этого вынести, особенно после того, что всю жизнь он провел в полной боевой готовности и пользовался своим похотливым копьем, разя им в центр ее мишени и вонзая свой кинжал по самую рукоятку в ее бездонную зияющую пропасть. А если он не пожелает попасть туда по собственной воле, назначено, что при малейшем прикосновении орган его мужественности будет погружаться в бездонную бочку ее непорочности, через которую проходит поле негасимого огня… при каждом совокуплении огонь… так опаляет его, что он пребывает в постоянной опасности лишиться верхушки своего стального древка…»[1033]

Поскольку автор сатиры довольно пренебрежительно отзывается о папе, скорее всего, он не был католиком. Судя по тому, что в произведении упоминается, как Дадли оскорблял тех, кто в свое время оказывал ему покровительство, ее написал кто-то из придворных.

Продолжались слухи о внебрачных детях, якобы рожденных королевой от своего фаворита. Через два года после смерти Дадли некая вдова по имени Дионисия Дерик заявила, что у Елизаветы «столько же детей, сколько и у меня, двое из них еще живы, один мужского пола, а второй женского, а остальных сожгли». Дерик заявила, что отцом детей королевы был граф Лестер и что он «бросил их в огонь в той комнате, где они были рождены». В том же 1590 г. Роберт Гарнер рассказывал похожую историю: у Дадли «было четверо детей от ее королевского величества, из которых три дочери живы, четвертый же был сыном, которого сожгли». И Дерик, и Гарнера поставили к позорному столбу за клевету.[1034]

Елизавета, которой исполнилось пятьдесят пять лет, проводила Рождество и Новый год в Ричмонде. Шли дожди, дороги размыло. В дворцовых каминах поддерживали огонь, и придворные развлекались пьесами, пирами, танцами и, как обычно, обменивались подарками. То было первое Рождество Елизаветы без Дадли. Она начала выказывать особую милость к его двадцатиоднолетнему пасынку, Роберту Деверо, с которым особенно сблизилась за прошлый год.[1035] Высокий, очень привлекательный, черноглазый и рыжеволосый, 2-й граф Эссекс был умен, остроумен и кокетлив. Дадли представил его ко двору четыре года назад; прослужив под командованием отчима в Нидерландах, Эссекс вернулся в Англию, где прочно утвердился при дворе. Елизавету все больше привлекал рыжеволосый юноша. Его молодость оживляла ее и придавала ей новых сил.