В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора

Летом 1599 г. в Англии все больше боялись того, что испанцы снова готовят флот и что король Шотландии Яков VI также собирается вторгнуться в пределы Англии и поддержать восстание католиков. Страну привели в состояние полной боевой готовности; епископам и представителям знати рассылались письма с приказами «собирать лошадей и другое снаряжение, как если бы враг ожидался в течение пятнадцати дней». По королевскому приказу в воскресенье 5 августа в Лондоне «улицы и переулки перегородили цепями; перед каждым домом должны были гореть свечные фонари (по восемь на фунт). Нарушителям грозила смертная казнь. Улицы патрулировали дозоры».[1216] Поползли слухи, что королева «опасно больна»; в начале сентября Елизавета тихо переехала из Уайтхолла в Хэмптон-Корт, где ее видели у окон дворца, «и с ней не было никого, кроме миледи Уорик».[1217]

* * *

Зная о том, как боятся приближенные за ее безопасность, и учитывая слухи о возможном вторжении испанцев, Елизавета не стала совершать долгих переездов, а перемещалась между своими королевскими резиденциями в окрестностях Лондона. Из Хэмптон-Корт она переехала во дворец Нонсач в Суррее. То был поистине сказочный дворец, славившийся современными на то время восьмиугольными башнями и огромным парком, в котором водились олени. Дворец построили в 30-х гг. XVI в., при Генрихе VIII; архитекторы взяли за образец французские замки на Луаре. Оштукатуренные белые стены украшали позолоченные рельефы; в живописном парке разместили большое количество статуй в классическом стиле. При дворце имелось два четырехугольных двора, окруженные красивыми садами. Когда в Нонсач переезжал двор, на лугу у дворца разбивали шатры, где приходилось останавливаться многим гостям, поскольку Нонсач находился далеко от какой-либо деревни или города, где гости могли разместиться в гостинице.

В воскресенье 26 сентября Томас Платтер, швейцарский путешественник, прибыл в Нонсач для официальной экскурсии по дворцу. Около полудня он находился в приемном зале и видел, как вошли мужчины с белыми жезлами, за ними – какие-то лорды, а потом королева. Елизавета села на трон, покрытый красной парчой и обложенный подушками, вышитыми золотыми нитями. Трон был так низок, что подушки лежали почти на полу, а над троном висел резной балдахин, причудливо прикрепленный к потолку. После того как королева села, по словам Платтера, в зал вошла «прекрасно одетая» фрейлина. Секретарь Елизаветы стоял справа от нее, а советники с жезлами – слева. Елизавете «передавали какие-то книги». Все подходившие к королеве должны были опускаться на колени. «Мне сказали, что они даже играют в карты с королевой стоя на коленях», – отметил Платтер. Елизавета какое-то время читала книги, а затем священник, стоя перед ней, прочел проповедь. Спустя некоторое время королева подозвала к себе одного из камергеров и приказала ему подать священнику знак, чтобы тот подошел ближе. Помолившись, она удалилась во внутренние покои. Платтер остался в приемном зале, чтобы посмотреть, как королеве сервируют обед. Ее охрана, в красных плащах с вышитыми на них золотом королевскими гербами, внесла в комнату два стола и поставила в том месте, где сидела королева. Затем вошли еще два стража; каждый нес булаву «и поклонился трижды, сначала войдя, затем в центре зала и наконец перед ее столом». После появились еще два стража, с блюдами и кубками; за ними еще двое, которые несли ножи, хлеб и соль. Все кланялись перед столом. Следом за ними появились «джентльмен с булавой» и фрейлина. Поклонившись пустому столу, она стала ждать, когда его накроют. После того как снимали крышки, фрейлина, по словам Платтера, отрезала по большому куску от каждого блюда и давала стражу попробовать. Вино и пиво также разливали и пробовали. Как только стол полностью накрыли и сервировали «с такими же церемониями и почестями, как если бы за ним сидела сама королева», на глазах Платтера каждое из блюд, в том числе огромные куски говядины и всевозможной дичи, пироги и торты относили к королеве в ее покои, «чтобы она отведала, что пожелает, в уединении», поскольку «она очень редко трапезничает при посторонних». Наконец, как только подали еду, «во внутренние покои прошли музыканты с трубами и инструментами типа гобоя; сыграв, они удалялись, поклонившись столу. После этого со столов начали убирать».

Елизавета, добавляет Платтер, была «одета очень пышно, и, хотя ей было уже семьдесят (шестьдесят. – А. У.) четыре, выглядела очень моложаво; казалось, на вид ей не больше двадцати. Держалась она с достоинством и величественно».