В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора

В народе нарастало недовольство из-за необъяснимого домашнего ареста графа. Эссекс забрасывал Елизавету письмами, объясняя, как он «горюет из-за того, что ее величество им недовольна». Он подробно рассказал о том, что случилось в Ирландии, и о тех распоряжениях, которые он оставил перед отъездом.[1223] В декабре здоровье Эссекса заметно ухудшилось, жене наконец позволили приехать к нему. Королева снова послала к графу своих врачей, дабы те осмотрели его и доложили ей о его состоянии. Прогноз оказался неутешительным: у графа нашли дизентерию; опасались, что он не выживет. Узнав об этом, Елизавета «была очень задумчива и грустна и послала к нему доктора Джеймса с каким-то отваром. Она просила передать, чтобы он утешился и что она, если будет на то Божья воля, сама приедет его навестить; приближенные заметили, что, когда она говорила, в глазах ее стояли слезы».[1224] Эссекс начал выздоравливать и возобновил попытки вернуть расположение королевы. Он прислал ей в Ричмонд новогодний подарок, королева «не приняла и не отвергла его». Подарок Эссекса остался в руках сэра Уильяма Ноллиса, контролера королевского двора.[1225] Леди Пенелопа Рич, сестра графа, в прошлом служившая фрейлиной, написала королеве прочувствованное письмо. В нем она защищала брата, порицала его врагов и жаловалась, что Эссекса не допускают к королеве, чтобы он не мог оправдаться лично. Елизавету разгневали «дерзость и самонадеянность» леди Пенелопы, она так и не простила ее за это.[1226] В конце января мать Эссекса, Леттис Ноллис, графиня Лестер, покинула свое загородное имение и приехала в Лондон, чтобы просить об освобождении сына.[1227] В следующем месяце она послала Елизавете платье через Мэри Скадамор, которая знала Леттис и симпатизировала ей еще с тех пор, как Леттис находилась на королевской службе.[1228]

Платье Елизавете понравилось, но она не приняла и не отвергла его, а лишь ответила: при нынешнем положении дел ей не пристало желать того, чего ей хочется; что же касается желания увидеть ее величество, поцеловать ей руки… и неудовольствия ее величества по отношению к нему, оно не уменьшилось, как не появилась и надежда на его освобождение.[1229]

Леди Уорик также пыталась защищать Эссекса и послала ему записку, в которой уверяла: если он приедет в Гринвич, где тогда находился двор, она изыщет способ впустить его во дворцовый парк, когда королева будет в хорошем настроении, чтобы он мог лично умолять ее о прощении.[1230] В марте Эссексу разрешили вернуться в Эссекс-Хаус, но по-прежнему на условии домашнего ареста – «по особому приказу ее величества». Ни жена, ни друзья туда не допускались. 5 июня графа увезли в Йорк-Хаус, где он предстал перед особой следственной комиссией, которая рассмотрела предъявленные ему обвинения. Эссекса признали виновным в неповиновении и нарушении долга, хотя и оправдали от более серьезного обвинения в неверности. В порыве самоуничижения Эссекс большую часть двенадцатичасового процесса стоял на коленях, но отказался признать себя виновным в неповиновении. Он признал, что «прискорбным образом обидел» ее величество, но упорно настаивал, что «не имел злого умысла». Его сняли со всех постов, он должен был оставаться под домашним арестом вплоть до особого распоряжения королевы.[1231]

Эссекс продолжал умолять королеву о прощении. Филадельфия Кэри, леди Скроуп, дочь покойной Кэтрин Ноллис, написала ему, что Елизавета отнеслась к его письмам благосклонно: «Похоже, они ее очень радуют, однако в ответ велела мне лишь передать вам благодарность за заботу о состоянии ее здоровья». Леди Скроуп продолжала: «Я напомнила ей о том, что ваше наказание продолжается уже почти год, и потому выразила надежду, что ее величество вернет свою благосклонность тому, кто столь искренне скорбит и желает этого, но она ничего не ответила, а только вздохнула и заметила, что все так и есть». Далее леди Скроуп пишет: «Не сомневаюсь, что вскоре увижу вашу светлость при дворе».[1232]

В ночь на 2 октября Эссекс вернулся в опустевший Эссекс-Хаус, где «он живет уединенно и его двери закрыты денно и нощно». Его петиции к королеве исполнены отчаяния. Сэр Джон Харингтон встретился с графом и предупредил, что он – пример того, как «тщеславие расстроило его карьеру и быстро ведет к безумию». Эссекс перешел «от горя и раскаяния к гневу и мятежу так внезапно, что доказывает, что он лишен здравого смысла и рассудка».[1233]