В постели с тираном 2. Опасные связи

Самой уважаемой и самой великой из женщин.

Во-первых, все то, что Вы написали мне о нашей дочери Фариде, которую Вы привезли в Мешхед[173], чтобы вывести из депрессии, вызвало у меня большое беспокойство. Кроме того, тот факт, что Вы отправили мне письмо из Тегерана, а сама она не написала мне даже и одного словечка, вызвал у меня обиду и встревожил меня. Похоже, что ее дочь Фереште не была вместе с Вами во время этой поездки, и я не понимаю почему. Сообщите мне, нет ли у нее каких-либо проблем со здоровьем или же возникли проблемы взаимоотношений внутри семьи. Я по этому поводу очень сильно переживаю. […] В-третьих, не пишите мне больше того, чего Вы сами точно не знаете, потому что меня это раздражает. В-четвертых, я надеюсь, что Ваша поездка в Мешхед была для Вас приятной. […] Расскажите мне о своих делах подробнее, чем обо всем остальном, потому что Ваши рассказы о самой себе для меня очень приятны.

В течение нескольких месяцев он получает сведения о событиях в Иране и о политической ситуации в стране только через свою жену, причем в ее интерпретации. В этом же 1972-м году, после семи лет материальных затруднений, Рухолле и Хадиже становится немного легче благодаря тому, что аятолла снова начинает получать финансовую помощь от своих приверженцев. Хомейни снимает соседний дом, у него появляются помещения, в которых он может проводить занятия со своими учениками. Он выплачивает ученикам стипендии. Снаружи вид дома оставляет впечатление зажиточности, однако его внутреннее убранство и на этот раз соответствует традициям Хомейни: в зале для приема посетителей – дешевенький персидский ковер, символ бедности, мебель как таковая отсутствует, на потолке – самый простой вентилятор. В общем, ничего из ряда вон выходящего. Обстановка рабочего кабинета Рухоллы на втором этаже тоже довольно незатейливая: низенький столик, ковер, несколько книг.

Мустафа переехал вместе с женой и тремя детьми в более солидный дом, находящийся неподалеку, на той же улице. Рухолла чувствует себя одиноким, тем более что Хадижа в ходе своих бесконечных переездов уже не так усердствует в написании писем, как раньше. «Я получил Ваше письмо, прождав его долгое время. Мне кажется, что Вы покинули Эн-Наджаф для того, чтобы полностью меня забыть, не думая о том, что если я не буду получать известий, то это может меня встревожить. Но это не важно, и я надеюсь, что у Вас все хорошо», – пишет он ей в июле 1974 года.

Похоже, в жизни аятоллы скоро произойдут изменения к лучшему – произойдут после нескольких лет бедности, изгнания и разочарований. Однако 21 октября 1977 года сердце Хадижи снова обливается кровью: Мустафа умирает у себя дома в возрасте 45 лет. Внезапность этой смерти шокирует всех родственников. Сердечный приступ, ставший для Мустафы смертельным, возможно, являлся следствием склонности старшего сына Хомейни к обжорству и, как результат, его чрезмерной дородности. Хадижа чувствует себя подавленной. Рухолла, в своих письмах супруге сетующий по поводу разлуки с ней и постоянно заявляющий о своей любви, не может позволить себе отнестись к смерти сына столь же эмоционально. «Бог его нам дал, Бог его у нас забрал», – мрачно твердит он. Эти слова Хадижа слышит во второй раз, и они, возможно, больше не имеют для нее прежней силы.

Рухолла, верный своему стоицизму, отправляется в мечеть, чтобы присутствовать на церемонии похорон. «Когда мы пришли в мечеть, толпа стонущих и плачущих людей расступилась перед ним. Однако люди начали с удивлением перешептываться: “Что происходит? Имам даже не плачет?”»[174]. Представляя, насколько сильные страдания испытывает в душе Хомейни, священник, руководящий молитвой, пытается облегчить их и поэтому очень громко выкрикивает имя Мустафы, чтобы заставить Рухоллу заплакать. Однако имам остается абсолютно невозмутимым. «Когда он читал строки из Корана, он посмотрел на меня, и я испугался, – признается впоследствии Хомейни, – потому что если бы я заплакал, это стало бы проявлением тоски по моему сыну, но это отнюдь не было бы угодно Аллаху».