В преддверии бури (СИ)

Да они же раненых добивают! Во всех Закатных землях, какой бы кровопролитной не была война, раненых тщательно подбирали и иногда даже подлечивали — ведь потом, когда бои и сражения закончатся или хотя бы на время затихнут, захваченных солдат будет выгодно отдать противнику, обменяв либо на своих, либо на полновесные злоты. Или, на крайний случай, просто продать их на рудники, говорят, их владельцы хорошую цену дают за сильных и здоровых работников. Так кто же станет убивать столь ценную добычу?

Воины в бронзовых доспехах не просто убивали, наплевав на все неписанные правила войны. Они делали это со всем тщанием и старательностью, не пропуская ни одного поверженного солдата.

Впрочем, вскоре выяснилось, что пленных они всё-таки брали, просто — не солдат. За второй группой, на этот раз на приличном отдалении, следовала третья, и была она намного больше первой и второй вместе взятых. В центре её, едва передвигая ноги и спотыкаясь на каждом шагу, шли люди: избитые, босые, в грязном рванье, бывшем когда-то одеждой. Крестьяне, ремесленники, купцы, сплошь крепкие мужчины не старше сорока. Ни стариков, ни детей. Ни одной женщины. И ни одного солдата. Вокруг тщательно отобранных по одним захватчикам ведомым критериям пленных, плечом к плечу сомкнув ряды, пристроились всё те же латники с копьями и мечами. Эти и вовсе не обращали внимания ни на что — ни на сражающихся, ни на умирающих, — шли себе, спрятав лица за узкими прорезями забрал, и время от времени подгоняли тычками замешкавшихся оборванцев.

Один из пленников, русоволосый, очень коротко стриженный и чем-то неуловимо похожий на обманчиво-ленивого медведя, с заплывшим синевой глазом, споткнулся, вынудив замедлиться тех, кто шёл следом. Быстро выпрямился, опершись на вовремя поданную руку соседа, ускорил шаг. Шествующий рядом воин что-то раздражённо бросил пленнику на незнакомом мне наречии и замахнулся было копьём, но удара не нанёс.

Тот счёл демонстрацию недостаточно устрашающей, хищно оскалился, нагнув голову, и попытался угрожающе надвинуться на надсмотрщика, но на плечи ему тут же легло сразу несколько грязных, окровавленных рук — и пленник отступился. Воин с копьём, глядя на эту эскападу, лишь глухо рассмеялся. Глаза пленника, пронзительные, точь-в-точь того же цвета, что и мои, сверкнули яростным огнём, и тут взгляд его, бешеный, непокорный, упал на меня.

За какие-то мгновения выражение лица русоволосого претерпело трансформацию от яростно-ненавидящего до изумлённого и растерянного, рот пленника приоткрылся, губы шевельнулись, безмолвно проговаривая имя.

«Невозможно, — подумала я, враз облившись холодным потом. — Он не может меня знать. И видеть тоже».

Отступила на шаг — и взгляд пленника переместился следом.

«Меня здесь нет. Я всё ещё там, в ущелье, ведущем из дандра у гойе».

Уговоры не помогали, и внутренний голос становился всё неувереннее и тише, а потом и вовсе замолк.

Пленник, не отрывая от меня взгляда, дёрнул плечом, сбрасывая державшие его руки, и шагнул вперёд. На него тут же навалились двое воинов в бронзовых доспехах, повалили на землю, заламывая руки. Подскочил третий, взмахнул копьём. Описав длинную дугу, наконечник его плашмя опустился на поясницу русоволосого. Тот, сдавленно зарычав, попытался было вывернуться, даже почти скинул с себя одного из воинов, но тут на подмогу бросились ещё двое, прыгнули сверху, не давая ему подняться.

Невероятным усилием выпростав из-под груды навалившихся тел одну руку, пленник впился пальцами в землю, напрягся, подтягиваясь. Меня вновь ожёг его взгляд.

Я запаниковала. Кто он? Почему видит меня? Откуда знает имя?

Не отдавая себе отчёта, я бросилась к нему — что, если я не столь уж бесплотна? Что, если это не совсем видение? Вдруг я просто перенеслась сюда из ущелья — как почти год назад, услышав зов, вдруг оказалась посреди степи?

— …Аэр! Аэр, да очнись же ты!

Крик прорвался откуда-то извне, глухой, едва слышный, будто ему мешала добраться до меня толстая, звуконепроницаемая преграда.

Видение подёрнулось рябью, поблёк пронзительный взгляд незнакомца, расплылись силуэты воинов в бронзовых доспехах. Резко и неожиданно потемнело, жар спал, оставив лишь два тёплых пятна на плечах — я не сразу поняла, что это ладони Влада. А вот запах гари да дымно-оранжевое покрывало над гребнем, возвышающимся за поворотом тропы — его хорошо было видно на фоне светлеющего неба, — никуда не пропали.

Я со всхлипом втянула воздух, только сейчас заметив, что в какой-то момент задержала дыхание, и зашлась в кашле — точно лёгкие взаправду полны были горько-сизого дыма и пепла. В губы тут же ткнулась фляжка, по подбородку потекли холодные струйки воды. Я жадно глотнула — раз, другой, третий, — и оттолкнула флягу.

— Надо спешить, — не вдаваясь в объяснения, вскочила, бросилась к Буяну.

— Куда? — удивился Влад. — По такой темени нельзя скакать, лошади ноги переломают.

— Оставаться тоже нельзя! — крикнула я, седлая коня. — Лес горит!