В прятки с отчаянием (СИ)

— Тебе всего лишь нужна практика, мы будем упражняться столько, сколько тебе понадобится, встречая людей. Потом это происходит на автомате и ты уже ни о чем лишнем не задумываешься, а просто выявляешь для себя нужное, чтобы не потонуть в террабайтах информации, выдаваемой человеческим мозгом, и не запутаться в белом шуме огромного количества всяких образов, рождаемой человеческой психикой.

— Меня больше всего и волнует как раз этот шум и всякие образы. Понимаешь, во фракции куча народу, и я что, так и буду всех их постоянно слышать?

— Нет, ты можешь поставить блок, абстрагируясь ото всех. Нужно только понять принцип его действия и ты вспомнишь, как их ставить.

— Но я не помню этого, Риз. Такое ощущение, что это выходило как-то само собой.

— Конечно, как-то само собой, ведь у тебя этот дар с самого рождения, и, значит, ты уже тогда подсознательно могла справляться с этой задачей. Давай представим, как бы ты могла охарактеризовать этот блок? Попробуй его представить.

Риз смотрит ободряюще, словно ожидает от меня чуда, и если б пару недель назад, мне кто-нибудь сказал такое, то я бы сперва посмеялась от души, а потом посоветовала этому человеку обратиться к психиатру, но сейчас старательно вникаю в советы безупречного, пытаясь понять все тонкости, постепенно обретая таким образом и собственные воспоминания. Риз оказался прав, когда говорил, что в моей жизни было что-то такое, что я потеряла и пыталась это найти. И как бы раньше я этого ни отрицала, считая обычным воображением, но иногда мне действительно казалось, что я забыла что-то очень важное для себя, что-то такое… без чего я — не я.

Это было давно, еще в детстве, во время войны с недовольными. Самое тяжелое время для нашего города, фракции, и особенно для нашей семьи. Я почти не помнила этого и благодарна Ризу за то, что он сделал так, желая отгородить меня от того страха, потерь, смерти и боли… подарив беззаботное детство. Но вместе с памятью о тех трагических событиях, он забрал и частичку моей жизни, я и сама не могла ни объяснить, ни понять, чего именно мне не доставало, заполняя обитающую внутри пустоту посредством рисования тех самых таинственных образов, что переносила на бумагу.

Привыкнув к тому, что многие меня считают странной только потому, что я не стремилась разделить чужое излишнее безрассудство и неказистые для меня интересы, я просто занималась тем, что мне нравилось, не пытаясь разбавить свой круг общения такими людьми, для которых являлась ненормальной, будучи твердо уверенной, что понять они меня все равно не смогут, а друзьям было все равно на мои странности. Мне всегда было плевать на то, что посторонние мне люди могут подумать обо мне и как реагируют на мои увлечения, искренне считая, что каждый человек индивидуален и имеет право на личные пристрастия, пока Джай, раньше никогда не проявлявший особого любопытства к моим рисункам, не обратил внимание на мой блокнот. И обсмеял меня.

Вот тогда-то во мне все перевернулось и стало совсем непросто. Я с недоумением обнаружила, что и близкие люди не хотят меня ни понимать, ни принимать такой, какая я есть, списывая особенности характера на «бабские причуды» и не приминув лишний раз высмеять. Со временем это становилось обиднее и обиднее, поэтому я отгораживалась от всех. Только родители и братья никогда такого себе не позволяли, сохраняя тактичную неприкосновенность к моим рисункам, или же иногда старались осторожно меня расспросить о том, что изображено на бумаге и откуда я, вообще, беру все эти абстракции.

А истина в том, что все, что копилось у меня в душе, все те перемешанные эмоции и странные ощущения, не имея никакой возможности обрести хоть какие-то объяснимые рамки, я выплескивала карандашом. Так я пыталась материализовать для себя все то, что могу представить, мысленно увидеть, но не могла понять. Для этого я и рисовала Риза, чтобы разгадать его — я видела его снаружи подозрительным чужаком и никак не могла распознать, что же таится внутри… Ведь я была уверенна, что все чужаки могут нести в себе опасность, но совершенно не чувствовала этого от него, даже не дрогнуло нигде в сердце, только было недоумение: откуда такая вера и быстрая привязанность к постороннему человеку, с которым я знакома чуть больше недели? Теперь-то я понимаю, почему меня так подсознательно тянет к нему, это странное и неизвестное чувство, а еще почему-то приятное.

— Люси, — вырывает меня из задумчивости голос Риза. Я стараюсь его так и называть, даже про себя, чтобы потом не проговориться случайно, да и ему так привычнее. — А что ты делаешь пальцами? — он немножко удивленно смотрит на то, как я вырисовываю подушечками по грубой коре дерева. Мне так не хватает моего блокнота, что я уже машинально успокаиваю себя и собираюсь с мыслями, пробуя рисовать на любой доступной поверхности.