В присутствии Бога (100 писем о молитве)

свою потребность и свою радость давать, уразумейте, что подобное расположение, несомненно, гораздо более пылко проявляется по отношению к вам у Бога, вашего Отца. «Ты просишь у меня денег, дорогая моя доченька, с чрезмерной робостью и сомнениями. Твой отец, ты хорошо это знаешь, постоянно готов давать тебе, и тем более, что твое письмо заслуживает не двух золотых филиппов за строчку, как платил Александр за стихи поэта Херилия, но, если бы только мой кошелек соответствовал моим желаниям, по две унции золота за каждую букву… Тем не менее, я посылаю тебе ровно столько, сколько ты просишь. Я бы, конечно, мог и прибавить, но если мне нравится давать, то мне нравится также, когда моя дочь ласково меня просит, как она умеет это делать. Так что поторопись потратить эти деньги, — я уверен, ты найдешь им хорошее применение, — и чем скорее ты снова ко мне обратишься, тем больше буду я доволен».

19. Дерзновение

Почему я считаю вас человеком ветхозаветным? — Потому что вы, похоже, не ведаете той добродетели, которая является характерной чертой каждого истинного ученика Христова: дерзновения. Благочестивые Иудеи не смели приблизиться к своему Богу, говорить с Ним по-дружески; они поклонялись Ему, но как бы на расстоянии. Услышать Яхве и особенно увидеть Его означало, думали они, подвергнуться смертельной опасности. Они обращались к нему как к Хозяину одновременно грозному и почитаемому: «Господи! Да будет ухо Твое внимательно к молитве раба Твоего и к молитве рабов Твоих, любящих благоговеть пред именем Твоим» (Неем 1,11). Только первосвященник имел право произнести священную тетраграмму, четыре согласных Божественного Имени: это был предел дозволенной близости. Когда они произносились, те, кто стоял вокруг и слышал, простирались ниц на земле; другие же произносили: «Да будет во веки благословенно Имя Царствия его преславного!» И никто не покидал своего места до тех пор, пока Божественное Имя, если можно так выразиться, продолжало витать в воздуНо пророки возвещали новые времена, времена Мессии, когда всякому человеку будет дано приближаться к Богу и молиться Ему с упованием: «Тогда Я дам народам уста чистые, чтобы все призывали имя Господа» (Соф 3,9). И действительно, Иисус Христос сказал Своим ученикам: «Молитесь так: Отче наш, сущий на небесах» (Мф 6,9). «Потому что, — поясняет св. ап. Павел, — вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: Авва, Отче!» (Рим 8,15). «А как вы сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!” Посему ты уже не раб, но сын» (Гал 4,6–7). Отныне христиане, не оставляя, разумеется, почтительности, которая лежит в основе всякого благочестия, могут «приближаться» с горячим упованием к своему Богу, о Котором они узнали, что Он есть их Отец. Послушаем св. ап. Иоанна: «Если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу» (1 Ин 3,21). И вновь св. ап. Павел: «Во Христе мы имеем через веру в Него дерзновение и надежный доступ к Богу» (Еф 3,12). Это и есть то дерзновение, та сыновняя уверенность, которую священные книги выражают словом «парресия» («дерзновение»), от греческого pan и rethos, т. е. «(право) говорить все». Парресия, дерзновение, к которому нас призывает святая Литургия перед прочтением, во время каждой Мессы, молитвы «Отче наш»: «Как научились мы от Самого Спасителя, и согласно Его заповеди, взываем дерзновенно…». Может быть, чтобы побудить вас молиться дерзновенно, имеет смысл присовокупить к вышеприведенным соображениям еще и заразительный пример? Я процитирую вам св. Терезу (Авильскую). Перегруженная тяжелыми трудами, истомленная заботами, она, сверх того, была лишена в молитве ощущения присутствия своего возлюбленного Бога. Не в силах больше этого переносить, она однажды пожаловалась Богу, и в словах ее сыновнего дерзновения было не меньше, чем почтения: «Как же так! Мой Боже, не довольно разве того, что Ты заставляешь меня вести эту убогую жизнь, что, ради любви к Тебе, я принимаю все эти испытания, и что я соглашаюсь оставаться в этом изгнании, где все устроено так, чтобы мешать мне обладать Тобой, где мне необходимо заниматься едой, сном, делами, отношениями с бесчисленным множеством людей? И однако, я смиряюсь со всем ради любви к Тебе, ибо Ты знаешь хорошо, о мой Боже, что это все для меня сущая пытка! И вот, в те несколько мгновений, которые мне остаются, чтобы радоваться общению с Тобой, Ты прячешься! Как это вяжется с Твоим милосердием? Как может Твоя любовь ко мне допускать такое? Господи, если бы возможно было для меня спрятаться от Тебя, как Ты прячешься от меня, то я думаю, я убеждена, что Твоя любовь ко мне не перенесла бы этого! Но Ты-то видишь меня постоянно. Такое неравенство слишком жестоко, о мой Боже. Учти, молю Тебя, что это значит обижать ту, которая Тебя так любит».

20. «Авва, Отче!»