В присутствии врага

— Что ты хочешь этим сказать, Алекс?

— Я просто думаю, зачем ты хотела, чтобы я трахал тебя прошлой ночью?

Она дала его словам повиснуть в воздухе между ними, в то время как ее губы беззвучно произнесли слово «трахал», как будто она собиралась эхом повторять за ним то, что он говорит, как это только что делал он сам. Под ее правым глазом дернулась жилка.

— Я не хотела, чтобы ты трахал меня, — спокойно проговорила она. — Я хотела, чтобы ты занимался со мной любовью. Мне казалось… — она отвернулась от него. Взяла в руки пузырек с краской и расческу, но не поднесла их к волосам. И даже не подняла опущенной головы. Поэтому все, что он видел, это отражающиеся в зеркале аккуратные ряды покрытых краской волос. — Ты был мне нужен. Это давало мне возможность забыть. Забыть хотя бы на полчаса. Я не думала тогда, что мы в комнате Шарлотты. Ты был рядом, ты обнимал меня. Вот что мне было важно в тот момент. Я весь день избегала встреч с прессой, разговаривала с полицейскими, я пыталась… О Боже! Я пыталась забыть, как выглядела Шарлотта, когда мы опознавали ее тело. Поэтому, когда ты лег рядом, обнял меня и сказал, что я должна позволить себе то, что все время запрещаю — чувствовать… Алекс, я подумала… — она подняла голову. Он видел, как подергиваются уголки ее губ. — Прости меня, если это было неправильно — хотеть любви там, в ее комнате. Но ты был мне нужен.

Они посмотрели друг на друга в зеркале. Он понял, как сильно, как отчаянно ему хочется верить, что она говорит правду.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы я смогла стать такой, какой мне необходимо было стать. Чтобы ты обнимал меня. Чтобы помог забыть хотя бы на мгновение. По этой же причине сейчас я занимаюсь вот этим, — она указала на краску, расческу и кисточку. — Потому что это единственный способ… — она судорожно сглотнула. На ее шее напряглись мышцы, голос срывался, когда она говорила: — Алекс, мне кажется, только так я смогу выдержать…

— О, Господи! Ив! — он повернул ее лицом, прижал к себе, не замечая краски, которая осталась на его руках и одежде. — Прости меня. Я просто страшно устал и плохо соображаю… Я ничего не могу с собой поделать. Куда бы ни посмотрел — везде она.

— Тебе нужно немного отдохнуть, — сказала она, уткнувшись лицом ему в грудь. — Обещай, что сегодня примешь на ночь эти таблетки. Ты не можешь свалиться сейчас. Мне нужно, чтобы ты был сильным, потому что я не знаю, сколько еще времени я сама смогу быть сильной. Обещай мне. Скажи, что примешь таблетки.

То, о чем она его просила, было таким пустяком. И ему действительно был нужен сон. Поэтому он согласился. И пошел, как ему было сказано, в комнату Шарли. Но его руки были выпачканы краской с волос Ив, и когда он протянул их к вешалкам в шкафу и увидел коричневые подтеки, за которыми не видно было цвета его кожи, он понял, что ни одна таблетка, ни даже пять не смогут избавить его от тяжких сомнений, которые терзали его душу, лишая сна.

Миссис Мэгваер что-то продолжала говорить ему, стоя у окна в комнате Шарлотты. Он уловил последние слова:

— …такая упрямица, когда дело касалось одежды, правда?

Он заморгал от боли в глазах.

— Я задумался. Извините.

— Ваш ум так же страдает, как и ваше сердце, мистер Алекс, — пробормотала экономка. — Вам не за что передо мной извиняться. Я просто болтала, что на ум придет. Да простит меня Господь, но, по правде говоря, иногда разговор с другим человеком дает большее облегчение, чем с господом Богом.

Оставив свое ведро, тряпки и окна, она подошла и встала рядом с ним. Взяла из шкафа маленькую белую блузку с длинными рукавами и крошечными пуговками впереди сверху донизу. Ее круглый ворот был надорван по краю.

— Шарли ненавидела эти школьные кофты, — проговорила она. — Святые сестры, конечно, хотят как лучше, но, Бог знает, что иногда приходит им в голову. Они сказали девочкам, что нужно носить эти кофты застегнутыми наглухо до самого верха ради сохранения чистоты, непорочности. И если девочки этого не делали, им ставили плохую отметку в журнале по поведению. Наша Шарли не хотела получать плохих отметок по поведению, но она не выносила, когда ворот очень туго сжимает шею. Поэтому воротник рвала каждый раз. Видите, как эта верхняя пуговица болтается на одной нитке? И строчка распорота? Она так делала с каждой кофтой — засунет пальцы за воротник и тянет. Она, наша Шарли, ненавидела эти кофты так, будто они посланы самим дьяволом.

Алекс взял из ее рук блузку. Было ли это игрой его болезненного воображения или запах до сих пор сохранился на ткани, он не знал, но кофточка пахла Шарли. Казалось, она пропитана этими запахами маленькой девочки: лакричные конфеты, школьные ластики, карандашные стружки.

— Они ей были не по размеру, — говорила миссис Мэгваер. — Придет, бывало, домой, сбросит форму, швырнет ее на пол, а кофту — сверху. Иногда даже топтала ее ногами, прямо в туфлях. А туфли, Боже ж ты мой, как она их тоже не любила!

— Что она любила? — ему следовало бы это знать. Он должен был знать. Но не мог вспомнить.