В присутствии врага

Их гогот перерос в неистовый ор. Никакие овчарки не могли бы с ними сравниться. Барбара открыла бардачок и порылась в его содержимом, надеясь найти что-нибудь съедобное, чтобы отвлечь их внимание, пока она произведет разведку. Ее руки наткнулись на полпакета соленого хрустящего картофеля, который она искала прошлой ночью и жалела, что не нашла, когда оказалась в транспортной пробке без всякой надежды на ресторан. Она попробовала ломтик. Немного залежался, но какого черта? Она протянула руку через открытое окно и высыпала картошку на землю как жертвоприношение их птичьему богу. Гуси немедленно занялись угощением — хотя бы на время проблема была решена.

Барбара для соблюдения формальности позвонила в дверь дома. Подкрепила звонок жизнерадостным: «Эй, есть кто-нибудь?» — в дверь сарая. Прошла через весь двор и не торопясь приблизилась, наконец, к голубятне, как будто осмотр этого строения явился естественным результатом ее прогулки.

Круглая дверная ручка свободно болталась в досках двери. С нее осыпалась ржавчина. Ручка не хотела поворачиваться, но, когда Барбара налегла плечом на дверь, та со скрипом отворилась дюймов на семь, но дальше уже двигаться не могла из-за перекоса подгнивших от дождей досок и неровностей каменного пола. По внезапному хлопанью крыльев Барбара поняла, что голубятня еще, хотя бы частично, используется. Когда вылетела последняя птица, она протиснулась внутрь.

Свет, тусклый от поднявшейся в воздух пыли, пробивался через купол и щели крыши. Он освещал расположенные ярусами ящики для гнезд. Каменный пол был усеян комками голубиного помета, в центре располагалась лестница с тремя сломанными ступеньками, которая когда-то использовалась для сбора яиц — в те времена, когда голуби и горлицы разводились как домашняя птица.

Барбара, стараясь не наступить в свежий помет, пробралась к лестнице. И увидела, что, хотя наверху лестница прикреплялась с помощью выступающей перекладины к вертикально стоящему столбу, по замыслу она не была неподвижной. Скорее, наоборот, ее конструкция предполагала движение по периметру голубятни, давая тем самым возможность сборщику яиц легко добираться до всех гнезд, обрамлявших стены голубятни, начиная с высоты двух футов от пола до самой крыши, расположенной футах в десяти.

Лестница, как обнаружила Барбара, несмотря на ее возраст и состояние, еще могла вращаться. От толчка Барбары она скрипнула и нерешительно сдвинулась. Благодаря вертикальному шесту ее движение следовало изгибу кирпичной стены. Самодвижение обеспечивалось при помощи примитивной шестеренчатой передачи, размещенной в куполе.

Барбара перевела взгляд с лестницы на шест. Потом с шеста на гнезда. Там, где некоторые из них обвалились от времени и не были заменены, виднелась необработанная кирпичная кладка стен. Стены были шероховатыми на вид и там, где они не были испачканы пометом, в слабом освещении казались краснее, чем снаружи, освещенные солнцем. Как странно смотрелся этот красный цвет. Как будто это вовсе и не кирпич. Как будто это…

И тут она вдруг вспомнила. Ну да, конечно, кирпичи. Кирпичи и шест. Она явственно слышала записанный на пленку голос Шарлотты, когда Линли дал ей прослушать запись по телефону: «…одни только кирпичи… и майский шест…», — говорила девочка.

Переведя взгляд с кирпичей на стоящий в центре голубятни шест, Барбара почувствовала, как волосы зашевелились у нее на затылке. «Господи, Боже мой, — подумала она, — это же то самое!» Она, было, рванулась к двери, но в этот момент заметила, что гуси совершенно смолкли. Напрягая слух, она постаралась уловить хоть какие-то звуки. Ей бы хватило хотя бы тихого сытого погогатывания. Но не было ничего. «Не может быть, чтобы они до сих пор ели эту картошку, ведь так? — подумала она. — Потому что так надолго ее бы не хватило». Это навело ее на мысль, что, когда она вошла в голубятню, кто-то бросил им еще горсть корма. А из этого следует, что она уже не одна на ферме. И, в свою очередь, это говорит о том, что, если она не одна и если тот, кто появился там, снаружи, также заинтересован в тишине, как и она сама, значит, сейчас, в этот самый момент, он крадется от сарая к дому, от дома к амбару. Сжимая в руке поднятые вилы или огромный разделочный нож, дико сверкая глазами — Энтони Перкинс, который явился, чтобы разрезать на кусочки Дженет Ли. С той лишь разницей, что Дженет Ли была в тот момент в душе, а не на голубятне. И считала себя в полной безопасности, в то время как Барбара совершенно точно знает, что это не так. Особенно здесь. Где все — местоположение, само строение, кирпичи и шест — взывает к ее способности делать логические выводы. И в то же самое время грозит обрушиться на нее с ее мокрыми от пота ладонями и дрожащими коленками.

«Проклятье, — подумала Барбара. — Сейчас же возьми себя в руки, дура набитая!»