В присутствии врага

Барбара нашарила в сумке сигареты. Она чувствовала себя слегка ошеломленной. Трудно было поверить, что эта молодая девушка с ее модной стрижкой и модной одеждой и слегка полноватым, но, бесспорно, хорошеньким личиком могла видеть в ней соперницу. В ней, в Барбаре Хейверс, с ее невыщипанными бровями, с волосами как воронье гнездо, в мешковатых коричневых брюках и большом, не по размеру, свитере — и то, и другое, чтобы скрыть тело, в такой степени лишенное изящества, что последний мужчина, смотревший на нее с желанием, делал это в прошлом десятилетии и под влиянием такого количества алкоголя, что… «Проклятье!» — подумала Барбара. Видно, ей никогда не избавиться от этих мерзких сомнений.

— Селия, — сказала она. — Выбросьте это из головы. Между мной и Робином ничего нет. Я познакомилась с ним всего двое суток назад. Честно говоря, я тогда просто швырнула его на землю и наступила на руку — вот как это было, — она улыбнулась. — Знаете, может быть, то, что вам кажется желанием, это просто его размышления, как лучше со мной расквитаться, когда представится такой случай.

Селия не разделяла ее веселости. Она отнесла свою чашку на кухонный стол, сполоснула водой и, перевернув, аккуратно поставила рядом с другими на сушилке для посуды.

— Это ничего не меняет, — вздохнула она.

— Что ничего не меняет?

— Когда вы с ним познакомились. Или как. И даже — почему. Я знаю Робина, понимаете. У нас с ним все кончено, и причина этого — вы, — она вытерла руки кухонным полотенцем и потерла ладонью о ладонь, как бы избавляясь от пыли или от Барбары, или, прежде всего, от этой встречи. — Вы хотите поговорить со мной еще о чем-нибудь? — с формальной улыбкой спросила она таким голосом, каким наверняка разговаривала с клиентами банка, к которым испытывала неприязнь.

Барбара тоже встала.

— Не думаю, — ответила она. И добавила, когда Селия направилась к двери: — Вы ошибаетесь, на самом деле. Между нами ничего нет.

— Может быть, пока нет, — сказала Селия и начала спускаться по ступенькам.

* * *

Чернокожий полицейский со смешанным акцентом был занят и не мог отвезти ее домой, поэтому Линли распорядился, чтобы полицейская машина без соответствующих опознавательных надписей подхватила Ив Боуин в подземном гараже и домчала ее до места. Ив думала, что смена машины — после бросающегося в глаза серебристого «бентли» этот невзрачный и не слишком чистый бежевый «гольф» — собьет со следа газетных ищеек. Но она ошибалась. Ее водитель сделал несколько уклоняющихся маневров, покружив в районе Тотхила, Дартмута и Оулд-Куинстрит, но он имел дело с мастерами преследования высокого класса. Пока он отрывался от двух машин, водители которых ошибочно полагали, что они направляются в министерство внутренних дел, третья засекла их, когда они мчались на север к парку Сент-Джеймс. Этот водитель говорил в радиотелефон, из чего следовало, что, прежде чем они доберутся до Мерилбоуна, на хвост им сядут и другие.

События сегодняшнего дня развивались следующим образом. Вскоре после полудня премьер-министр «со ступеней своей резиденции на Даунинг-стрит» объявил о принятии ее отставки. Выглядел он при этом мрачно-торжественным. Перед ним стояла нелегкая задача балансировать на тоненьком шнуре между необходимостью высказать свое порицание, поскольку именно этого от него ждут как от человека, повесившего свою шляпу на вешалку «приверженности к основополагающим ценностям британского общества», и признанием заслуг «уважаемого младшего министра», своего товарища по партии, верой и правдой служившего ему столько лет. Премьер сумел найти правильную тональность, выражая сожаление и одновременно дистанцируясь от нее. У него, надо признать, были очень приличные составители речей. Четырьмя часами позже полковник Вудворт произнес речь у главного входа в помещение ассоциации избирателей. Она была короткой, но в высшей степени подходящей, чтобы нанести ей еще один болезненный удар в вечерних телевизионных новостях: «Мы ее избрали, и мы ее оставляем. Пока». И с тех пор, как два этих оракула определили ее участь, репортеры лезли из кожи вон, чтобы запечатлеть ее реакцию — в словах или в жестах — как угодно.

Она не спросила у констебля, сидевшего за рулем «гольфа», известно ли репортерам, что в здании Скотланд-Ярда состоялась ее встреча с Дэнисом Лаксфордом. В данный момент это не имело особого значения. Ее связь перестала быть новостью, как только бульварный листок Лаксфорда опубликовал эту информацию для общественного потребления. Единственное, что сейчас интересовало репортеров, это найти новый угол освещения ее истории. Лаксфорд опередил все лондонские газеты, и сейчас от Кенсингтона до Собачьего острова не было редактора, который не устраивал бы разноса своим подчиненным в связи с этим фактом. И поэтому, пока следующая сенсация не овладела вниманием читателей, репортеры неотступно преследовали ее, вынюхивая какой-нибудь новый поворот, который они смогли бы продать своей газете. Она могла попытаться перехитрить их, но не могла надеяться, что они проявят к ней какую-то жалость.