В прыжке

Наконец я вышел в сад. Сквозь тяжелые тучи пробивалось солнце. Мама стояла, повернувшись спиной, и я погромче хлопнул дверью, чтобы ничего не говорить первым. Она повернулась, и я вспомнил о силе тяжести. Нам о ней рассказывали в школе в те времена, когда я еще слушал учителя. Мамину кожу будто тянуло вниз.

Она подошла ко мне, но в двух шагах остановилась. А потом опять прозвучало это слово. «Нелегко». Все «нелегко». И легче не будет. Ей нужно позаботиться о себе. И о Бертине. Начать жить заново. Это решение нелегко ей далось. Очень нелегко.

– Ты же понимаешь, да, Дидрик?

Чего я не понимаю – так это почему ноги у меня превратились в холодец. Хотя нет, я вообще-то не понимаю и о чем мама говорит. Все «нелегко», с этим ясно. Судя по маме, так и есть. Ни ей, ни деду, ни Берит вовсе не обязательно столько говорить об этом. Если никто ничего не придумает, чтобы стало легче, легче никому и не станет. Возможно, в ту ночь мое детство разлетелось на кусочки. И если вернется оно не сразу, то понятно почему.

Мама молчала. Лишь грустно смотрела на меня.

– Ты понимаешь, о чем я? – она нахмурилась.

Если я сейчас кивну, смогу развернуться и пойти в дом. Но тогда я так и не пойму, о чем она, и не спрошу ее, чем папа занимался. Чтобы выиграть время, я принялся разглядывать выращенные Берит цветы. Но когда опять перевел взгляд на маму, она уже нетерпеливо насупилась.

Значит, я на цветы засмотрелся. Ведь мама-то меня хорошо изучила и знает, что соображаю я медленно. Впрочем, это не совсем так – просто прежде чем сказать, я тщательно все обдумываю. Как компьютеры во времена папиной молодости.

Я покачал головой.

– Я больше не могу быть твоей мамой, – сказала она.

Холодец в ногах стал еще мягче.

– Ты… В смысле?

– Я больше не могу быть твоей мамой. У меня нет сил. Прости.

– Но…

– Это вовсе не значит, что я тебя не люблю.

Глава 27

Юаким ничего не понимал. И дед говорил, что ему многое неясно. Но вообще все довольно просто. Когда хотят завести детей, то не идут в магазин. Кто родился – на того и придется согласиться, если уж решили стать родителями. Некоторым везет. Другим тоже везет, но меньше. А бывает, что уж не повезло, так не повезло.

Мы с Юакимом сидели у него в комнате, и я объяснил ему все это. Но он не согласился. В таких случаях мне хочется напомнить ему о его отце, который уехал от них за тридевять земель и жил, по словам самого Юакима, все равно что на Марсе. Мы обычно про него не говорили – так Юакиму не надо было вспоминать об отце и о том, что тот даже подарки на день рожденья ему не присылал. Марс – он так далеко, что посылки просто не доходили.

Тем не менее Юаким был уверен – когда ты работаешь мамой, то уволиться уже нельзя. Я предположил, что это ненадолго, однако точно не знал. Юаким же полагал, что наверняка есть законы, запрещающие подобные выходки, и если бы книжка «Законы Норвегии» была потоньше, я бы непременно отыскал что-нибудь. Он спросил, буду ли я теперь постоянно жить у дедушки, и я ответил, что да, скорее всего.

– Получается, что я теперь… сирота? – задумался я.

Юаким возразил – чтобы считаться сиротой, у тебя должны умереть оба родителя. Впрочем, может, и нет.

– Значит, про деньги ты ее так и не спросил? – уточнил Юаким.

– Ну, это как-то не в тему было.

Когда следователи не знают, каким путем двигаться дальше, то говорят, что расследование зашло в тупик. Это выражение мы услышали в одном сериале – инспектор там все разглядывал фотографии и жаловался на этот самый тупик. Но потом его вдруг осенило, и дело распуталось само собой. А наше расследование больше походило на телепередачу, в которой медленно, минута за минутой, показывают путешествие на поезде или пароме.

Юаким вытащил пяльцы и принялся за вышивание – он решил изобразить музыкантов группы Kiss, которые тоже сидят и вышивают. Для этого нужна целая куча разных цветных ниток. Когда один из нас занят вышиванием, молчать проще, и мы минут пять молчали.

На самом деле я собирался предложить сыграть в Call of Duty, но это все равно что пойти в бар, напиться и забыться. Хотя, когда взрослые напиваются, они, похоже, тоже не особо много забывают, зато творят всякие глупости, о которых потом жалеют.

Две головы для расследования – намного лучше, чем одна, вот только работает это правило, когда обе головы хоть что-то знают. Вдруг, если обо всем расскажу Юакиму, он откажется со мной дружить? Кажется, кто-то сравнивал дружбу с футбольным мячом: чтобы прорвать дыру, надо уж очень сильно по нему колотить. Но люди вообще часто несут всякую чушь.

– Хочешь что-то сказать? – спросил Юаким.

Он отложил вышивание. Только сейчас я осознал, что, оказывается, сижу и тру ладонями коленки, да так, что коленкам горячо стало.

Потеплевшими руками я провел по лбу. Придумывая, с чего бы начать, понял, что можно практически с любого места, потому что смысла все равно нет. Учитель физкультуры то и дело повторял: «Сосредоточься» – но это все бред. Самое главное – не замыкаться в себе.