Наиболее естественно предположить, что это клейма Сергея Китаева. Но, на беду, именно эта гравюра (которая является частью диптиха или триптиха) поступила в 1960-е от Г. Г. Лемлейна. Тем не менее это не отменяет того, что прежним владельцем был Китаев. Старший Лемлейн (или в дореволюционном написании фон Леммлейн), Глеб Александрович, физик Санкт-Петербургской физической обсерватории, жил в 1916 году на Васильевском острове. Гравюра Сюнтё вполне могла к нему попасть от Китаева. Что же до того, что на других девяноста просмотренных листах с однозначно китаевским провенансом клéйма не были замечены, это не значит, что их там нет. Предметом моего основного интереса были суримоно, а они большей частью были наклеены в альбомы, что делало оборотную сторону недоступной. Среди старых российских коллекционеров японской гравюры людей, имеющих инициалы СК, нет (по крайней мере, таковые мне неизвестны). Достаточно фантастическое предположение о том, что буквы могли быть латинскими и принадлежать западному коллекционеру, было досконально проверено. Ни собственная память, ни списки опубликованных владельческих печатей, ни расспросы крупнейших знатоков западных коллекций укиё-э (Джон Карпентер, Нью-Йорк; Таймон Скрич, Лондон; Роджер Киз, Род-Айленд и Йорк; Матти Форрер, Лейден) никаких данных по поводу монограммы СК не выявили – на Западе такого не было. Это позволяет мне считать, пока кто-нибудь на фактическом материале не докажет противного, обнаруженное клеймо личным знаком Сергея Китаева[144]
.То обстоятельство, что рассмотренная ксилография Сюнтё попала до 1917 года от Китаева в частные руки, может служить ответом на еще один серьезный вопрос: почему состояние немалого количества листов в музейном собрании в настоящее время отнюдь не образцовое – с выцветшими красками, пожелтевшей и покоробленной бумагой? Сам Китаев писал о прекрасной сохранности своих вещей. Хорошее состояние гравюры Сюнтё (есть незначительный фоксинг – пара бурых пятен, но в остальном чистая бумага и свежие цвета) говорит о том, что за ней был правильный индивидуальный уход, и она не лежала много лет в ящиках в сырых подвалах, и ее не вытаскивали сушить на солнышке после тяжелой зимы времени военного коммунизма или иного катаклизма в старом здании Румянцевского музея. Приемная опись китаевской коллекции в Музее изобразительных искусств содержит пометы типа такой: “№ 7 / 5630. Красный ярлычок № 40. Альбомы с гравюрами и рисунками. Обнаружено присутствие червей. Несколько альбомов испорчено”[145]
.Эта же приемная опись дает такой состав коллекции:
Всего: рисунков на валиках 329
Альбомы с гравюрами и рисунками 555
Пачек с сериями 53
Книжек в обложках 40
Ширм больших 5
Всего гравюр и рисунков 22748
Альбомы фото – переданы в библиотеку[146]
.Под рисунками на валиках имеются в виду свитки какэмоно и эмакимоно. Следует заметить, что Пусикин дзуроку (японская опись 1993 года) содержит упоминание только 204 свитков и 2 ширм. Вполне возможно, что в огромное число в почти 23 тысячи гравюр и рисунков неведомые регистраторы года Великого перелома включили каждую страницу с картинками из ксилографических книг. Вероятно, эта запись дала основания работникам ГМИИ впоследствии заявлять, что они владеют самой большой коллекцией японской гравюры в Европе. Но весьма странно, что это утверждение они несколько раз опубликовали со ссылкой на прославленного американского ученого Роджера Киза (Keyes). Б. Г. Воронова писала: “По свидетельству американского специалиста Р. Кейеса, осматривавшего коллекцию музея в 1986 г., – это крупнейшее собрание японского искусства в Европе”[147]
. Эта же ссылка на мнение Киза была во вступительной статье каталога, отданной мне на редактуру. (каталог, как говорилось, был готов к сдаче в производство, но имя Киза там фигурировало в четырех разных вариантах написания кириллицей). Перечитывая статью после ознакомления с собранием гравюр, я был немало озадачен оценкой Киза и решил прямо спросить его, на чем он основывал таковой вердикт. Киз был весьма удивлен приписанными ему словами и попросил меня удалить ссылку на него[148].