В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

В продолжение всего этого дня, как на главных воротах, так и на внутренних, играли без умолку Московские музыканты. Не все однако веселились: во время шествия, между Никитовкой и Кремлевскими воротами, поднялась буря, как и в день приезда Димитриева, о чем выше сказано: многие считали это бедственным предзнаменованием; в особенности приуныли Москвитяне; они весьма неохотно принимали гостей иноземных, тем более, что Польские всадники были вооружены с головы до ног. Они спрашивали знакомых Немцев: разве по их обычаям в полном вооружении приезжают на свадьбу? А как начали Поляки из своих повозок вынимать, между прочими вещами, по 5 и по 6 ружей, опасения Москвитян еще боле увеличились: они ждали большой беды. Уже и прежде народ, заметив особенную милость Димитрия к Полякам и Немцам, стал верить словам Шуйского, который, вместе с другими боярами, разглашал, что царь есть самозванец; прибытие многих вооруженных Поляков дало новую пищу подозрению: Москвитяне жалели о Борисе и думали, что Поляки и Немцы непременно их перебьют.

Шуйский, которого Димитрий помиловал себе на беду, сведав о народном негодовании, созвал в свой дом единомышленных бояр, купцов, сотников, пятидесятников, и сказал им, что Москва, наполненная иноземцами, находится в крайней опасности; что он давно это предсказывал и хотел пособить горю; но Москвитяне его не поддержали, а он едва не потерял головы. Теперь они видят следствия: Россия в руках Поляков. Да и сам Димитрий Поляк: его признали царевичем только для того, чтобы свергнуть Бориса, надеясь впрочем, найти в юном герое защитника веры и отечественных обычаев, но все жестоко обманулись: он любит только иноземцев; презирает святых, оскверняет храмы Чудотворца Николая и Пречистой Девы Марии, дозволив входить в них некрещеным Ляхам, да еще с собаками; изгоняет пастырей церковных из домов их, которые отдает Латышам; а сам женится на поганой Польке. «Если мы», продолжал Шуйский, «не примем заранее мер, то он наделает нам еще более бедствий. Я же, для спасения православной веры, снова готов на все решиться: только бы вы мне помогали с усердием и верностью: каждый сотник должен объявить подчиненным, что царь есть самозванец, и что он замышляет злое со своими Поляками; пусть посоветуются с гражданами Московскими, каким образом отклонить беду. За нас несколько сот тысяч, а у него только пять тысяч Поляков; да и те рассеяны по разным местам города. Стоит только назначить день, чтобы избить их сонных, вместе с обманщиком!»

В заключение Шуйский убеждал единомышленников приступить к делу заблаговременно и тотчас его известить, на что решатся граждане. Народ, уже склонный к мятежу, охотно согласился очистить город православный от неверных, и обещал принять сторону Шуйского, лишь только настанет час к исполнению заговора. Тогда условились в плане, по первому набату, Москвитяне долженствовали броситься во дворец с воплем: «Поляки губят царя!» и, окружив государя, будто бы для защиты, предать его смерти; потом ворваться в Польские жилища, которые накануне будут означены Русскими буквами, и всех чужестранцев истребить, не трогая, однако Немцев, всегда преданных России.

Так составлен был тайный заговор! Димитрий отчасти проведал о злом умысле; но нимало не беспокоился: он думал иметь довольно силы для усмирения Русских; а того не размыслил, что Поляки, рассеянные по городу, жили далеко от дворца. Он испытал это во время бунта.

8 мая совершилось царское бракосочетание; вскоре потом царица была коронована. Накануне свадьбы, Димитрий имел жаркий спор со своими боярами: Поляки хотели нарядить невесту в Польское платье, говоря, что к иноземному она еще не привыкла; Русские же требовали, чтобы как царь, так и царица венчались по старине, в Русском. После долговременного прения, Димитрий сказал: «Хорошо! Я согласен исполнить желание бояр и обычай народной, чтобы никто не жаловался, будто я замышляю великие перемены. Один день ничего не значит!» Потом, убедив невесту надеть Русское платье, он обвенчался с нею в церкви Пресвятой Богородицы. Но в следующий день (9 мая), прислал к супруге Польскую одежду, объявив притом; «Вчера я сделал угодное народу; теперь же намерен действовать по собственной воле». С того времени царица всегда наряжалась по-Польски. Праздновали эту свадьбу очень весело, вдоволь ели и пили, пели и плясали; не говоря о музыке инструментальной, скажу только, что вокальная состояла из 32 голосов: все песенники привезены были из Польши. Поляки, при сем случае, напились допьяна и, возвращаясь домой, дозволяли себе самые наглые поступки: рубили саблями встречавшихся Москвитян и извлекали из карет знатных боярынь для удовлетворения гнусному сладострастию. Народ же все это брал на замечание.

В субботу, 10 мая, царь приказал изготовить все мясные кушанья из телятины, презрев народный обычай: такую пищу Русские признают заповедною. Русские повара не упустили разгласить о том в народе, и Москвитяне еще более убедились, что царь их Поляк; но скрыли свое негодование, выжидая удобного случая.