В путь-дорогу! Том I

— Самый дурной признакъ! Ахъ, ты, мудрецъ! А я вотъ васъ, мамочка, прошу третій мѣсяцъ, чтобъ вы мнѣ галстухъ съ цвѣтными концами купили, такъ вы мнѣ и этого удовольствія не хотите доставить.

— Съ цвѣтными концами, Валерьянъ, — вскричалъ Борисъ. — Что ты, постыдись!

— А какъ же, братъ; это что ни на есть самый шикъ. Мамашенька, купите?

— Куплю, куплю, — отозвалась смѣясь Анна Ивановна, — Анфиса, подай-ка имъ шинель, — прибавила она.

Анфиса надѣла шинели обоимъ друзьямъ и посвѣтила имъ въ сѣни.

— Прощайте, Борисъ Николаичъ. Такъ я тебя буду ждать, Валерьяша, — крикнула Анна Ивановна.

— Ждите, мамочка, — отвѣчалъ изъ сѣней Горшковъ.

Они вышли на тротуаръ. Свѣтилъ мѣсяцъ; мокрая мостовая во многихъ мѣстахъ блестѣла. Ѳеофанъ прикурнулъ на козлахъ. Борисъ разбудилъ его и, садясь съ Горшковымъ на дрожки, велѣлъ ѣхать къ Телянинымъ. Ѳеофанъ, проѣхавъ Варваркой, повернулъ направо въ улицу, которая шла въ гору. Ночь была яркая, теплая и влажная. Стояли послѣдніе, чисто-осенніе дни передъ сухими, жесткими морозами.

— А мать-то у тебя славная, — промолвилъ Борисъ, обратившись лицомъ къ Горшкову.

— Да, братъ, Боря; хорошій человѣкъ у меня мать; къ Гюнтену пристрастіе имѣетъ, а вообще, я тебѣ скажу, поумнѣе да подобрѣе нашихъ благотворительныхъ-то барынь, что театры-то въ пользу бѣдныхъ устраиваютъ.

— И съ ней какъ-то весело, — отозвался Борисъ.

— Оттого, что у ней царь въ головѣ есть… вѣдь она всегда говоритъ, что у ней душа молода; мнѣ, говорить, шестнадцать лѣтъ, а не сорокъ пять Ну, а скажика-ка ты мнѣ, Боря, какъ у тебя дѣла-то?.. что, отецъ покончилъ съ завѣщаніемъ?

— Да, теперь все ужъ сдѣлано, — отвѣтилъ Борисъ, какъ бы нехотя: ему не хотѣлось говорить про домашнія дѣла при кучерѣ.

Горшковъ это понялъ и позволилъ себѣ еще одинъ вопросъ:

— Ну, а бабушка-то присмирѣла?

— Присмирѣла, — отвѣтилъ Борисъ.

Прошло нѣсколько минутъ молчанія.

— А что, Валерьянъ, — началъ Борисъ, — тебѣ въ самомъ дѣлѣ Надя-то нравится?

— Лутикъ, братъ, восхитительный. Вѣдь ты, Боря, подло поступаешь.

— А что?

— Да какъ что? Небойсь, прежде ты съ ней дуэты изъ Страньеры разыгрывалъ, а теперь совсѣмъ бросилъ… этакъ, братъ, негодится поступать! Я очень радъ, что ты бросилъ, а все-таки это скверно!

— Да что же, я влюбленъ, что ли, былъ?

— Ты ужь, пожалуйста, не виляй… Ручки у ней цѣловалъ, въ горѣлки игралъ, локснчиками все восхищался… это все еще не больно давно было, въ пятомъ классѣ.

— Она славная дѣвочка… я бы и теперь у нихъ бывалъ, да когда же?..

— И не ѣзди, я очень радъ! А то маменькой займись; она любитъ красивыхъ юношей.

Ѳеофанъ въѣхалъ въ ворота длиннаго, одноэтажнаго дома.

— Ну, пріѣхали! — крикнулъ Горшковъ. — Ты отпустишь кучера, Боря?

— Отпущу, пріѣзжай за мной часа черезъ два, — приказалъ Борисъ Ѳеофану.

Они вошли въ сѣни, освѣщенныя лампой, и Горшковъ позвонилъ.

Дверь отперъ мальчикъ, одѣтый въ сѣрый ливрейный

фракъ съ свѣтлыми пуговицами, въ желтый жилетъ я сѣрые штиблеты.

— Здравствуй, Вася, — сказалъ ему Горшковъ: — нѣмецъ ужъ здѣсь, — прибавилъ онъ, увидавъ въ передней футляръ отъ віолончели.

— Какъ-же-съ, давно готовы-съ, — отвѣчалъ улыбаясь Вася.

Зала, куда вошли друзья, была освѣщена лампой, стоявшей въ углу, на высокомъ штативѣ. Дикенькіе обои смотрѣли довольно скромно. На окнахъ висѣли короткія драпировки съ кистями. Піанино у лѣвой стѣны, съ двумя этажерками, ширмочки, маскирующія двери изъ передней и заднихъ комнатъ, небольшіе диваны вперемежку со стульями — составляли мебель. Маленькая люстра, не очень модная, опускалась съ довольно низкаго потолка.

ХХХVIII.

Домъ Лидіи Михайловны Теляниной считался самымъ тоннымъ во всемъ городѣ. Кто не бывалъ у нея по воскресеньямъ, тотъ не принадлежалъ къ фешенебельному обществу. Она давно вдовствовала и занималась воспитаніемъ дѣтей, составленіемъ благотворительныхъ спектаклей и устройствомъ лотерей. Лидія Михайловна цѣлые дни принимала въ своемъ кабинетѣ, толковала о государственныхъ предметахъ съ двумя правовѣдами, объ искусствахъ съ губернаторскимъ адъютантомъ, продюизировала всѣ туземные таланты. У ней было двое дѣтей: дочь Надя и сынъ Петинька. Петенька вышелъ, за неспособностью, изъ гимназіи и готовился или въ гвардейскіе юнкера, или въ дипломаты. Лидія Михайловна еще не рѣшила этого пункта, а тѣмъ временемъ онъ игралъ на скрипкѣ и пѣлъ романъ: «Сомнѣніе».