В путь-дорогу! Том I

— Пойдемте въ залу, — сказала она…

— Will you play together? — произносила миссъ.

— Yes, my dear, — отвѣтила кротко Надя и пошла впередъ.

Горшковъ подлетѣлъ къ англичанкѣ.

— Какъ ваше драгоцѣнное здравіе, май диръ? еще изволите процвѣтать?

Старуха сморщилась и, чмокнувъ губами, что-то такое промычала. Она похожа была на сушеное яблоко: подбородокъ ея выдался, на щекахъ краснѣли жилки; ртомъ она точно жевала жвачку.

Борисъ раскланялся съ ней не такъ кавалерственно, какъ Горшковъ.

— How are you? — сказалъ онъ ей.

— Thank you, — прошамкала старуха.

Борисъ, бывая у Теляниныхъ, началъ болтать по-англійски.

— Научи ты меня, Боря, какому-нибудь ругательному слову по англійски, — шепталъ Горшковъ на уху Борису… — А замѣтилъ, какъ Надя-то обрадовалась? Ахъ ты презрѣнный рабъ!…. Рыба! — сказалъ онъ громко…

Надя сходила къ матери на аудіенцію и вернулась.

Петинька и Келлеръ уже усѣлись за пюпитръ, одинъ противъ другаго. Горшковъ раскладывалъ ноты.

Борисъ подошелъ къ Надѣ.

— Что это вы, Nadine, со мной церемониться начали? — сказалъ онъ, смотря ей въ глаза: — зачѣмъ это вы меня Борисъ Николаичъ зовете, я просто Боря.

Надя сперва молчала; а потомъ отвѣтила:

— Какъ же можно?… вы ужъ большой.

— Что же такое, и вы большая…

— Ахъ, не говорите, Борисъ… Борисъ Николаичъ…

— Да зачѣмъ же поправляться?…

— Не говорите, что я большая… maman меня каждый день все упрекатъ… que je me pose eng'rande demoiselle… А вы все дома, съ папа… Онъ очень боленъ? Мнѣ m-r '^Горшковъ про васъ разсказываетъ. — Надя немножко покраснѣла. — А играть мы ужъ не будемъ съ вами? — спросила она.

— Вотъ, какъ папенькѣ будетъ получше, тогда мы съ вами опять начнемъ музыканить…

— Пожалуйста!!.. — вырвалось у Нади, и это «пожалуйста» было такъ хорошо сказано, что Борису очень захотѣлось взять Надю за руку… Онъ было и протянулъ руку, да подошла англичанка и чмокая сказала Надѣ:

— Will you begin?

— Yes, my dear, — опять такъ же кротко отвѣчала Надя и пошла къ пианино, и за ней Борисъ.

— Ну, барышня, — заговорилъ Горшковъ — ноты я вамъ разложилъ, какъ-то у насъ сойдетъ тріо.

— Дурно сойдетъ, — отвѣтила улыбаясь Надя…

— Ну, дурно — недурно, это вы изволите скромничать. Andante пойдетъ прекрасно; финалъ похуже… слишкомъ спокойно будетъ; но все-таки хорошо. Садитесь-ка.

Надя неторопливо сѣла, всѣ ея движенія и манера говорить были довольно медленны и необыкновенно плавны.

— Ты смотри у меня, Петя, — крикнулъ Горшковъ — какъ сфальшивишь, такъ за правое ухо ущипну, канифо-лишь-ты такъ, что у тебя точно телега скрипучая…

— Ха-ха-ха! — разразился Петя.

— Геръ Келлеръ… — крикнулъ Горшковъ нѣмцу, который приноравливался къ какой-то аппликатурѣ… шпиленъ зи нихъ зо… — и онъ началъ махать пальцемъ — ви ейнъ машина… ферштейнъ зи?

— Ja, ja, — отвѣчалъ нѣмецъ съ глупѣйшей миной… Надя тихо разсмѣялась и переглянулась съ Борисомъ. — Ну, барышня, съ Богомъ! Герръ Келлеръ!… ейнъ, цвей, дрей!

Горошковъ хлопнулъ. Начали тріо. Онъ сталъ около Нади и смотрѣлъ ей въ ноты, переворачивая листы. Надя играла спокойно, но съ толкомъ, сильно, точно по-мужски, оттѣняя очень хорошо переходы изъ piano въ forte.

Келлеръ замоталъ головой и завылъ на своей желтой, пузатой віолончели, какія обыкновенно бываютъ въ странствующихъ нѣмецкихъ оркестрахъ. Петя сопѣлъ, топалъ ногой тактъ, срывался и безпрестанно передергивалъ скрыпку. Смычекъ у него, въ самомъ дѣлѣ, дралъ жестоко. Миссъ Бересфордъ усѣлась въ комокъ на стулѣ, въ углу; задремала и зачмокала. Борисъ отошелъ поодаль отъ піанино, за этажерку, и смотрѣлъ на Горшкова и на Надю. Добродушное лицо Горшкова, съ вихромъ, приняло полусерьезный видъ; но съ губъ не сходила его неистощимая улыбка. Ему пріятно было стоять около своей ученицы, поглядывать на нее лукавымъ взглядомъ и слѣдить за ея умной игрой. Когда начали andante, изъ гостиной выплыла Лидія Михайловна съ прокуроромъ. Она расположилась на одномъ изъ дивановъ, а прокуроръ подошелъ сперва къ иіанино, посмотрѣлъ въ свой фиксъ на ноты, Надю и Горшкова, и вернулся къ Лидіи Михайловнѣ. Она въ тактъ покачивала головой вправо и влѣво и покровительственно улыбалась. Лидія Михайловна имѣла неизмѣримую претензію — понимать серьезную музыку, хотя Горшковъ и увѣрялъ, что ее въ молодости учили играть на органѣ, да и то оказалась неспособной.

— Que c'est beau! — восклицала хозяйка, покачивая головой въ тактъ. — М-г Keller, n'est-се pas que c'est beau?…

— Ja, ja, — отвѣчалъ Келлеръ, также покачивая головой въ тактъ.

Лидія Михайловна ни слова не знала по-нѣмецки, а Келлеръ по-французски; и каждый разъ они дѣлились такимъ способомъ своими впечатлѣніями.

Тріо кончилось. Хозяйка вдоволь уже намоталась головой. Петинька вдоволь нафальшивился. Борисъ стоялъ, все облокотясь объ этажерку, и задумался, ни на кого не глядя.

— Баринъ, пожалуйте, — проговорилъ тихонько Вася, взявши его за рукавъ.

— Что тебѣ? — отозвался Борисъ, быстро обернувшись.

— За вами прислали, пожалуйте въ переднюю.

Борисъ пошелъ за Васей. Одинъ Горшковъ замѣтилъ это и обернулся. За нимъ обернулась и Надя и пропустила одинъ тактъ.

Вдова продолжала качать головой, а прокуроръ зѣвалъ.