В путь-дорогу! Том I

— Да что? добрая должна быть. Голосъ такой ласковый у нея. Вѣдь и дядюшка-то ее, покойникъ, слышь, за доброту взялъ. Роду-то она, вѣдь, не больно знатнаго…

Старушка замялась немножко.

— Какого же она рода? — быстро спросилъ Борисъ.

— Да не знаю ужъ я… что-то такое такъ… говорили… Я, вѣдь, пересудъ-то этихъ не больно люблю. Кто ихъ знаетъ? Пелагея-то Сергѣевна въ тѣ поры и рвала, и метала, самъ, чай, помнишь. А барыня, должно быть, хорошая. Съ тобой-то она какъ?

— Со мной она какъ родная.

— Понравилась, значить, тебѣ? — спросила с тарушка, взглянувъ пристально на Бориса

Онъ опять почувствовалъ смущеніе.

— Какъ же, няня. Мы съ ней будемъ дружно жить.

— Извѣстное дѣло, повеселѣе тебѣ будетъ; тебѣ не съ кѣмъ будетъ воевать. Машу-то свою пригрѣешь. Въ домѣ самъ хозяинъ. Такъ это мнѣ чудно, какъ подумаешь, что, кромѣ тебя, нàбольшихъ нѣтъ въ домѣ.

— А тетенька?

— Ну, да она на время только… вѣдь это все твое. Старушка встала и подошла къ Борису. — Ты хоть и настоящій баринъ теперь, а вѣдь я тебя не боюсь, такъ-таки, ни капельки не боюсь.

Она разсмѣялась, и Борисъ вмѣстѣ съ нею.

— Какой же я для тебя баринъ? — сказалъ онъ.

— То-то же и есть. Ты командовать надо мной не вздумай. А какъ же съ Машенькой-то теперь; новую мамзель возьмете, что-ли, или сама Софья Николавна учить ее будетъ?

— Не говорилъ еще я объ этомь, няня. Да зачѣмъ брать мамзель; она сама ею будетъ заниматься, учителя ходить станутъ.

— Такъ вы втроемъ и будете проживать, точно молодой баринъ съ барыней, — проговорила старушка шутливо. — Ты смотри, Боря, тетка-то видишь какая красавица… ты больно-то на нее не засматривайся: ученье-то на умъ не пойдетъ.

— Что же, няня, — отвѣтилъ Борисъ улыбаясь: — вѣдь поневолѣ заглядишься, коли хорошенькая… И потомъ, точно испугавшись, оьъ прибавилъ: — мы Машей будемъ вдвоемъ заниматься. Вотъ что я тебѣ хотѣлъ сказать: чтобы тебѣ теперь за Машей не присмотрѣть? Какъ бы это хорошо было! Ты какъ объ этомъ думаешь?

— Я-то? Я, пожалуй, съ моимъ удовольствіемъ: на ногахъ еще хожу бодро, да какъ Софья-то Николавна…

— Помилуй, она будетъ очень рада. Вѣдь ты сама знаешь, при Машѣ никого нѣтъ; дѣвчонка при ней, Варька… все это безпорядокъ… Тебѣ, вѣдь, всегда хотѣлось нянчить Мяшу?

— Какъ же не хотѣться, извѣстно хотѣлось. Вотъ ты меня и гонишь отъ себя, — прибавила она улыбаясь: — только въ гости къ тебѣ буду ходить.

— Да это еще не все, няня, я ня тебя еще должность взвалю…

— Это какую?

— Ты у насъ и экономкой будешь.

— Когда же я успѣю, что ты! Какъ же можно одному человѣку?

— Да какое у насъ хозяйство, всего-то двое. Нѣтъ, ты уже не отказывайся. Мнѣ изъ тѣхъ старухъ никто не нравится. Пожалуйста.

Борисъ началъ цѣловать старуху.

— Да ну, инъ Богъ съ тобой! Какъ прикажешь, ты вѣдь теперь баринъ у меня, — говорила старушка веселымъ голосомъ, пятясь назадъ.

Послышался стукъ.

— Это ты, Яковъ? — спросилъ Борисъ.

— Я-съ, — отозвался Яковъ за дверью: — умываться прикажете?

— Войди, войди. Ну, няня, ты сходила бы туда, къ Софьѣ Николаевнѣ; узнай, что она пьетъ по утрамъ: чай или кофе?

— Хорошо. Только вотъ что, долговязый: Фицка-то теперь такъ запыхалась, что у ней ничего не допросишься.

— Ну, ужъ ты тамъ какъ-нибудь распорядись.

Мироновна ушла. Явился Яковъ съ умывальникомъ и полотенцемъ. Борисъ, умывшись и оправившись, подумалъ о бабушкѣ.

Яковъ доложилъ ему также, что Пелагея Сергѣевна приказывала на счетъ кареты и почтовыхъ лошадей.

Борису казалось все невозможнымъ, что она такъ скоро соберется, да ему этого совсѣмъ и не хотѣлось.

«Пускай-бы себѣ жила,» думалъ онъ. Онъ боялся также какой-нибудь сцены, боялся не за себя, а опять за Софью Николаевну. Ему было-бы очень больно, еслибъ бабинька какъ-нибудь уколола ее; а этого онъ непремѣнно ждалъ, зная, что Пелагея Сергѣевна потому только не оборвала Софью Нпколавну, что сама стѣснилась.

«А впрочемъ что же,» прибавилъ онъ: «пускай себѣ поругается напослѣдокъ, вреда уже она никакого никому не сдѣлаетъ».

Въ окно спальни Борисъ увидалъ, что сарай былъ отворенъ и выдвинута большая четверомѣстная карета, желтаго цвѣта, въ которой еще покойникъ дѣдушка ѣзжалъ съ бабинькой въ деревню. Огромные козлы торчали въ высотѣ, покрытые кожанымъ чехломъ. Вокругъ кареты ходили кучера и осматривали ее.

Это напомнило Борису лѣто, когда весь домъ перебирался въ подгородную деревню, доставшуюся ему съ Машей.

Онъ подумалъ о томъ: какъ они будутъ тамъ жить лѣтомъ, какъ онъ кончитъ къ этому времени курсъ и, въ ожиданіи университета, проживетъ два-три мѣсяца со своей Машей и тетенькой, — будутъ ходить за грибами, кататься верхомъ. А тамъ. Москва, товарищи, полная, разнообразная жизнь. Все будетъ свѣтло, ново и заманчиво!…

— Чай будете кушать? — спросилъ его сзади глухой голосъ Якова.