В путь-дорогу! Том III

Славянскихъ принципаловъ проводили весьма вѣжливо; но по уходѣ ихъ тотчасъ смекнули, что отъ нихъ какъ отъ козловъ — ни шерсти, ни молока. Бумага къ нѣмцамъ была переписана, и Цифирзонъ отдалъ фуксу приказъ, справиться въ Pedellstube объ адресѣ всѣхъ русскихъ вильдеровъ, въ томъ числѣ и Телепнева, и просить ихъ явиться на конвентъ бурсаковъ черезъ три дня, въ квартиру желтаго, въ двѣнадцать часовъ. Всѣ сидѣли, какъ въ воду опущенные. Гезефу не на что было достать, корпораціонныхъ долговъ заплатить нечѣмъ. Все точно ждало появленія какого-нибудь чуда, которое бы возродило бурсацкую корпорацію. Унылыми глазами смотрѣлъ растерзанный филистръ на первую страницу тетради, въ которой записывались протоколы сходокъ, разрисованную разными бурсацкими трофеями, и гдѣ, посрединѣ, была разноцвѣтная надпись: Vivat, crescat, floret Rutenia!

V.

«Нельзя же мнѣ», однако, думалъ Телепневъ, сидя въ своемъ вольтеровскомъ креслѣ, «не поѣхать къ нимъ хоть вечеркомъ. Положимъ, это простая, очень пошловатая, обыкновенная русская филистерія, но нѣтъ благовидной причины прервать съ ними дальнѣйшее знакомство».

Онъ записалъ кое-что въ свой меморандумъ о новыхъ русскихъ знакомыхъ и поставилъ большое nota-bene въ томъ мѣстѣ, гдѣ значилось о молодой дѣвушкѣ. Тамъ написалъ онъ, что дѣвочка смотритъ теперь куклой, но что, вѣроятно, она не совсѣмъ еще извращена глупымъ воспитаніемъ.

«Надо поѣхать вечеркомъ», рѣшилъ Телепневъ, и велѣлъ Якову подать одѣться и сходить за фурманомъ. Въ большомъ домѣ въ этотъ вечеръ, вѣроятно, не ожидали постороннихъ. Отецъ сидѣлъ у себя въ кабинетѣ, предъ каминомъ, пилъ зельтерскую воду и очень оживленно, хотя вполголоса, разговаривалъ съ своей belle-sœur, которая развалилась съ ногами на турецкомъ диванѣ.

— Нѣтъ, Нина, — говорилъ онъ, выпячивая губы: — ты меня сдѣлаешь несчастнымъ человѣкомъ. Ты меня знаешь, я на все готовъ. Я не посмотрю на семейство. Я страстный человѣкъ.

— Полно, Jean, — медленно отвѣчала ему Нина Александровна, покачивая своей ножкой: — ну, какой ты страстный человѣкъ. Ты слишкомъ для этого — volage. Потому-то я съ тобой такъ и говорю, что я тебя прекрасно знаю.

— Нѣтъ, ты меня не знаешь и не имѣешь права такъ меня мучить. Помилуй, какую будущность готовишь ты мнѣ! Помилуй, Нина, чѣмъ же ты недовольна, что можетъ тебя огорчать? Это просто у тебя хандра.

— Да, хоть бы и хандра, — отвѣчала молодая женщина: — все-таки ты ее не вылѣчишь. Я не могу дольше оставаться въ этой глупой жизни.

— Но чего же тебѣ надо, ma chère, — птичьяго молока?

— Мнѣ надобно человѣка, мужчину; а ты — тряпка.

— Нѣтъ, ты не уѣдешь, — прервалъ онъ, вставая съ креселъ: — я лягу поперекъ дороги — ты не уѣдешь.

— Ничего этого не будетъ, и пожалуйста ты меня не пугай. Это смѣшно, Jean; такой эгоистъ, какъ ты, никогда ни на что крупное не рѣшится.

Онъ заходилъ по комнатѣ и пускалъ густые клубы дыма.

— Я убѣгу изъ дому, — вскричалъ онъ.

— И прекрасно сдѣлаешь, потому что здѣсь ты совершенно безполезенъ, ты только торчишь на глазахъ и надоѣдаешь Julie. Поѣзжай себѣ въ Петербургъ на зиму, ходи тамъ къ Дюссо, играй на бильярдѣ, ѣзди въ англійскій клубъ, таскайся тамъ съ разными камеліями — вотъ твоя жизнь.

Каминъ догоралъ. Въ кабинетѣ становилось темно.

— Нѣтъ, Нина, — прошепталъ онъ, подходя къ турецкому дивану и становясь на него однимъ колѣномъ. Онъ взялъ ея руку. — Нѣтъ, ты меня не покинешь, я одинъ въ этомъ мірѣ. Что жена? Она меня не понимаетъ.

— Да тебя понимать-то нечего.

— Полно, не растравляй моихъ ранъ. Говорю тебѣ, что я страстный человѣкъ. Неужели ты меня подозрѣваешь въ чемъ?

— Въ чемъ подозрѣвать? — полно говорить вздоръ, Jean. Я ужь давнымъ-давно перестала чувствовать какую бы то ни было ревность. Развѣ можно ревновать такихъ людей, какъ ты! Вотъ ты теперь сидишь со мной, а войди другая женщина и останься съ тобой наединѣ, ну ты сейчасъ же примешься за свое всегдашнее серьезное занятіе, — за волокитство.

— Mon Dieu, Нина! je me brûlerai la cervelle.

— Посмотримъ. Дѣлай съ собой, что хочешь, но я живу здѣсь послѣднюю зиму, — это мое рѣшительное слово.

Онъ взялся за волосы и хотѣлъ сдѣлать какое-то энергическое приближеніе къ своей belle-sœur, когда въ дверь послышался стукъ.

— Кто тамъ? — сердито спросилъ онъ и подбѣжалъ къ двери.

— Зажги, по крайней мѣрѣ, свѣчу, — сказала спокойно брюнетка, привставая на диванѣ.

Онъ зажегъ свѣчу и повторилъ свой вопросъ.

— Я-съ, — отвѣчалъ голосъ за дверью — г. Телепневъ, — отвѣчалъ лакей.

— Ah, que diable l’emporte!

— Я пойду его занимать, — сказала брюнетка.

И не обращая вниманія на то, что онъ взялъ было ее за руку, оправила платье и вышла въ залу, освѣщенную большой столовой лампой, подъ разноцвѣтнымъ абажуромъ.

Телепневъ стоялъ между двумя роялями въ тѣни, которую бросала отъ себя одна изъ боковыхъ печей. Онъ слышалъ возгласъ Деулина и догадался объ его содержаніи. Брюнетка поклонилась ему, прищуривъ, по обыкновенію, свои глаза. Телепневъ досадовалъ на себя въ эту минуту, что онъ поѣхалъ, не зная зачѣмъ, сидѣть въ пошлѣйшей филистеріи. Да и возгласъ хозяина дома не могъ смягчить расположеніе его духа.