В путь-дорогу! Том III

Телепневъ позвалъ Григорія, приказалъ ему стоять около Ивана Павловича и подавать ему молоко до тѣхъ моръ, пока привезутъ лекарство. Онъ безъ всякихъ разспросовъ отправился прямо въ комнату Нины Александровны. Въ корридорчикѣ его остановила дѣвушка.

— Вамъ куда-съ? Барышня нездоровы.

— Лежитъ?

— Да-съ, лежатъ.

Телепневъ подался было назадъ.

— А все-таки, моя милая, доложите Нинѣ Александровнѣ, что мнѣ бы очень хотѣлось ее видѣть. Можетъ быть, она меня приметъ.

Въ комнатѣ послышался разговоръ и шумъ мебели.

— Пожалуйте-съ, — пригласила горничная Телепнева, минуты черезъ три.

Нина Александровна въ пеньюарѣ, покрытая шалями, лежала на диванѣ очень больная, съ головой, повязанной бѣлымъ платкомъ. Въ комнатѣ стоялъ запахъ валерьяны.

— Ну что? — спросила она. — Какъ Jean? Я двинуться не могу.

— Ну вотъ. Нина Александровна, и доигрались.

— Опасенъ?

— Ну, умереть-то не умретъ. Да зачѣмъ же было его до этой комедіи-то допускать?

— Развѣ я виновата? Я дѣйствовала съ нимъ такъ мягко. Но сегодня утромъ я сказала ему только, что поѣду на будущей недѣлѣ.

— Ну, и напрасно, Нина Александровна. Вы бы ему ничего не говорили; а объявили бы наканунѣ отъѣзда, ивъ такомъ видѣ, чтобъ онъ не видалъ въ этомъ своего смертнаго приговора.

— Несчастный человѣкъ!

— Да ужь мизерикордію-то мы оставимъ, а подумаемъ лучше, какъ исправить дѣло, чтобы другой разъ такая штука ие повторилась.

— Я согласна даже притвориться, — прошептала Нина Александровна.

— Возьмите вы ужь на себя мужество какихъ-нибудь мѣсяцъ, полтора, а тамъ все обойдется, вы хорошо знаете Ивана Павловича. У него мелодраматическіе замыслы остынутъ какъ разъ.

— Я вамъ такъ благодарна, m г Телепневъ, — томно сказала Нина Александровна, протягивая ему свою красивую и, на этотъ разъ, очень горячую руку.

— Да ужь мы объ этомъ потомъ потолкуемъ, Нина Александровна. А теперь я нойду опять къ Ивану Павловичу: вѣроятно, привезли лекарство. Мы его деиька три, четыре попоимъ, а тамъ приличное наставленіе прочтемъ.

— Вы такъ добры, — проговорила Нина Александровна.

— Къ вамъ заходилъ докторъ?

— Нѣтъ; я терпѣть ихъ не могу. Я сама себя лечу.

— Что вы принимаете? Впрочемъ я слышу валерьяну.

— Да. Отъ мигрени спиртъ у меня есть.

— Ну, и прекрасно.

— Я не знаю, что съ сестрой; — чувствую, что предстоятъ еще безконечныя сцены.

— А вы только будьте помягче, Нина Александровна. Ужь не такая ваша сестра женщина, чтобъ ее бояться.

— Боже, когда я вырвусь изъ этого дома!

— Когда я вамъ прикажу, — закончилъ Телепневъ и разсмѣялся. — А теперь лежите спокойно и ждите отъ меня добрыхъ вѣстей.

Нина Александровна приподнялась и очень нѣжно пожала руку красивому студенту, который велъ себя такъ безцеремонно.

Отпаивалъ Телепневъ Ивана Павловича принесенными лекарствами и балагурилъ съ нимъ часа полтора. Тотъ все не хотѣлъ еще выйти изъ патетическаго тона.

— Уходя въ могилу, — шепталъ онъ ослабѣвшимъ голосомъ: — мнѣ пріятно видѣть среди юношей — un excellent cœur, comme le vôtre. Наша молодежь — въ вей нѣтъ сомнѣнія, mon cher, сомнѣнія нѣтъ. Ну, а какъ у меня въ желудкѣ тамъ — язвы начнутся?

— Коли хорошо попьете вотъ этой штуки, такъ никакихъ язвъ не будетъ.

— Да-съ. Ну, а какое же это дѣйствіе имѣетъ? Химическое дѣйствіе?

— Нѣтъ, обволакиваетъ стѣнки желудка.

— Да-съ! Ну, если оно только обволакиваетъ, значитъ, какъ же онъ уничтожится?

— Да ужь вы объ этомъ не безпокойтесь, Иванъ Павловичъ; послѣ завтра будете на ногахъ.

— Что мнѣ жизнь, mon cher, зачѣмъ вы меня оставили жить? Зачѣмъ вы меня оставили жить?

— Да затѣмъ, что вамъ не изъ чего было умирать.

— Какъ не изъ чего-съ! — вытаращилъ глаза Иванъ Павловичъ.

— Да такъ. Развѣ еще лизнете. А этой порціи мало.

— О! — застоналъ Иванъ Павловичъ. — Никто не пойметъ моихъ страданій!

И все это было вперемежку съ кувырканіями по дивану и разными другими эволюціями, которыя производилъ раскисшій и перетрусившій Иванъ Павловичъ.

Наконецъ онъ совсѣмъ ослабъ. Телепневъ велѣлъ его раздѣть и закуталъ; позвалъ горничную и посадилъ ее въ кабинетѣ, растолковавши, какое лекарство подавать, когда Иванъ Павловичъ проснется.

Онъ хотѣлъ было отправиться и на половину Юліи Александровны, но дѣвушка ему сказала, что «онѣ тоже забылись».

«Куда же пойти», подумалъ Телепневъ: «къ прелестной Нинѣ? Нѣтъ, она мнѣ тоже надоѣла. Посижу здѣсь и отдохну маленько. Тотъ уродъ закорячится скоро. А гдѣ же Темира?» мелькнуло у него.

Онъ присѣлъ къ столу и взялъ книжку фраицузскаго журнала. Какъ онъ только остался одинъ самъ съ собой, опять тревога заговорила въ немъ. Онъ все точно собирался на какую-то битву.

«Если бы теперь», думалъ Телепневъ, разсѣянію смотря въ книгу: «эта дикая, но прелестная дѣвушка позволила только подойти къ ней искреннимъ привѣтомъ… Неужели я буду настолько слабъ, что поддамся ея болѣзненному настроенію, что она ускользнетъ и останется чужой.

— Что papa? — раздался надъ нимъ тихій, тревожный голосъ.

Онъ бросилъ книгу и быстро приподнялся.

— Заснулъ.

— Боже! — прошептала дѣвушка и въ изнеможеніи опустилась на кресло.,

Она глотала свои слезы и задыхалась.

Телепневъ нагнулся надъ ней.