В пути (СИ)

— Выспался, внучек? — Поинтересовалась она, протягивая плошку с порезанной крупными кусками репой, но заметив ошарашенное лицо постояльца, бегающего взглядом по помещению, тяжело вздохнула:

— Ох, горемыка… Тот выродок сюда не сунется. Не переживай. В святом месте нельзя поднимать руку на человека. Двуликий такого не прощает. Так что отдыхай, зайчик. Не беспокойся, никто не обидит.

— Вы не поняли, — потупил взгляд граф, не зная, как среагирует женщина на излишнюю откровенность, — мне только что мертвец привиделся.

— Сильно тебя по головке приложили, милый. — Вздохнула монахиня, указывая на видавшую виды метелку. — Уберись-ка ты в келье. Может глупость выветрится, покойники мерещиться перестанут. А как здесь порядок наведешь — во дворе найдем работу.

— Думаете, ушедшие не могут вернуться? — Огрызнулся Касиан, не желая собачиться с пейзанкой. Еще несколько дней назад он сам относился к мистике с изрядным скепсисом, но устоявшиеся взгляды на мироустройство рушились буквально на глазах. И безродная бабка, пытающаяся оборвать последнюю связывающую с родственниками ниточку, выводила его из себя точно красная тряпка матерого быка.

— Не могут, мальчик. — Примиряюще сказала старуха. Подойдя вплотную, она положила морщинистую ладонь на плече юноше и, заглянув в глаза, грустно произнесла:

— Любой человек, проживший на этом свете достаточно, терял близких. Но в Книге велено отпускать их с чистым сердцем. Души воссоединяются с Двуликим. Мысли ихние становятся частью помыслов Его.

— Но к живым они не возвращаются.

— Именно. — Кивнула служительница. — Пришедшие — лишь игра воображения. Не ведаю выпавшую тебе долю, милый, но сердце цепляется за погибших. А глаза отвечают. Показывают тех, кого нет.

— Считаете, я — просто трус и боюсь одиночества? — Рявкнул Касиан, но женщина лишь улыбнулась, заставляя графа почувствовать себя недостойным титула дикарем.

— В страхе нет ничего постыдного, зайчик. Ты позволишь мне присесть? В моем возрасте трудно долго стоять. А я все утро провела, наставляя молодух.

Дождавшись кивка, бабка опустилась на стул и грустно прокомментировала:

— Они никак не поймут. Служение — большее, чем работа в саду…

— Вернемся к страхам. — Напомнил парень, и монахиня тяжело вздохнула:

— Вы, молодые… Хотите знать, но не хотите слушать… А страхи… Страхи есть у всех… Я была маленькой девочкой и до смерти боялась ночных чудовищ. Без устали молилась Двуликому. Но каждый вечер солнце скрывалось за горизонтом. Мир погружался во тьму. Как думаешь, почему?

— Ему нет никакого дела до людей? — Предположил юноша, надеясь разозлить собеседницу, но та не заметила выпада.

— Именно. Двуликий создал мир. Напомнил жизнью. Мы должны быть благодарны за этот дар. Но ему нет дела до маленькой девочки, свернувшейся клубочком и тихонько плачущей под одеялом. Так же как нет ему дела до отрока, потерявшего близких. Создатель лишь наблюдает. Не вмешивающийся в жизни. Не отвечающий на молитвы. И, конечно же, не возвращающий тех, чье время подошло к концу.

— И стоит ли молиться такому бесполезному богу?

— Решать только тебе. Но точно не стоит делиться такими мыслями со священнослужителями.

С несколько разочарованным видом старушка поднялась и, неспешно засеменив к двери, бросила через плечо:

— И раз ты в состоянии спорить об устройстве мира, отправляйся к поленнице. Дрова сами себя не наколят.

***

Оставшись в одиночестве, Касиан схватил самый крупный кусок принесенной монахиней репы, и с ожесточением вгрызся в корнеплод.

— Седая дура… — Пробормотал он, поглощая дармовую, но оттого не менее деревянную пищу. — Посмотрю, каким тоном ты будешь давать советы, когда верну замок…

— Достойно ли высокородного господина уделять внимание простолюдинке? — Прозвучал за спиной мягкий голос, и, до боли закусив губу, парень медленно развернулся, встречаясь взглядом с отцом… Призраком отца — полупрозрачной зеленоватой дымкой, в которой угадывался столь знакомые черты.

— Бабка считает, что ты не существуешь. Или существуешь лишь в моем воображении. Не суть важно. — Запинаясь произнес юноша, вглядываясь в изумрудную взвесь, скрывающую родителя.

— Какое тебе дело до ее мыслей? — Спокойно ответил мертвец, выдохнув фонтан малахитового пара. — Вот ты, вот я. Мы оба умеем разговаривать. Почему бы не воспользоваться сложившимися обстоятельствами?

— Если тебя не существует, то у меня едет крыша! Но если настоящий, то поможешь с местью! — Выпалил граф, не понимая, как взрослый (и даже отживший свое!) человек не осознает элементарных вещей. — Ты явишься дяде Моргану, у него прихватит сердце, а после в крепости появлюсь я! Законный наследник! Все счастливы, справедливость восторжествовала!

— Счастливы все, кроме прихвостней предателя. — Пояснил отец. — Герцог тут же обвинит тебя в убийстве. Или не признает Валадэром и казнит как бунтовщика и самозванца. В любом случае замок отойдет ему, что еще хуже нынешнего положения. Мой брат — гнусный изменник, но он — член династии.