В регистратуре

В имении служивый люд вздохнул с облегчением, всем здесь распоряжался управляющий. Вельможа хозяйством не занимался и в дела не вникал, предоставив неограниченную власть покойному. А тот был жесток, крут, несправедлив и продажен, подчиненные его пугливо шептали, что и нечист на руку. Работников менял что ни месяц, выгоняя на все четыре стороны без куска хлеба, не интересуясь, один ли человек или с семьей, которую ему надо кормить. Полегчало и простому мужику, и соседям, ибо был управляющий грабитель, сутяга и измывался над всеми, кто слабее его…

Прошло время.. В имение приехал новый управляющий, крепкий старик с патриархальной, белой, как снег, бородой. Все переменилось, крестьяне, служащие знали этого старика, часто рассказывали о его доброте и порядочности.

Вельможа покинул свои владения, возвратившись в большой мир. Вместе с ним навсегда исчезла и прекрасная жена, а ныне вдова управляющего.

Там, на чужой стороне, и родила вдовушка ребенка, которому так радовался несчастный управляющий. Дитя это и стало впоследствии нашим светлейшим благодетелем.

Ему было около двадцати пяти лет, когда он остался совсем один и унаследовал от вельможи его безмерное состояние, в том числе и то поместье. Образование он получил, какое было принято давать в те годы, да и от природы был неглуп. Но оказавшись вдруг предоставленным себе самому и осознав, насколько он богат, юноша почувствовал, как вспыхнула в нем материнская кровь, и целиком предался развратной и необузданной жизни. То он носился по столицам, то возвращался в родное имение, где верные слуги приуготовляли все, что ни придумают в великолепных дворцах, где царят грех, разврат и блуд со всеми их неисчислимыми прелестями.

Мецената тоже постигла здесь трагедия, которую он сам и вызвал и после которой началась для него новая жизнь.

По соседству с его поместьем в одном из сел, в тихом, славном доме росло и цвело чудо красоты. Сами крестьяне называли это чудо «прекрасной феей Дорицей». Но поскольку суженого она себе уже выбрала, замуж за него вышла и обзавелась домом, на «прекрасную фею» мужчины уже не пялились. В ту пору, если девушка выходила замуж, она переставала существовать для мира и мир переставал существовать для нее. Соединив свою судьбу с супругом, она работала, трудилась, деля с ним все беды и невзгоды крестьянской жизни. Они быстро превращали некогда стройную, своенравную, привлекательную девушку в безликую старуху. Хорошо, если хоть время от времени просветлеет ее покрытое морщинами лицо. Такие дни выпадали иной раз на пасху, когда скромно и тихо она молится всевышнему, когда, умиротворенная молитвой, видит своих детей. Парни, может, и вздыхавшие по ней, пытавшиеся за ней поухаживать, дарившие ей рождественское яблоко или пасхальное яичко, после ее замужества искали для себя новую дорогу, выбирали другую подругу жизни. И если им приходилось где-нибудь встретиться, их охватывали, вероятно, тайная грусть и печаль… Это были сладкие воспоминания молодости и девичества, но они ненадолго задерживались в ожесточившихся и исстрадавшихся крестьянских сердцах. Так розовые перышки облаков с заходом солнца тонут и исчезают под черным покровом бесконечной ночи. Так жила и «прекрасная фея Дорица». Но, к несчастью, на нее положил глаз наш молодой Меценат. Подумаешь, замужем! Чтить глупые деревенские обычаи и предрассудки только оттого, что для мужиков они святы? Почему б и сюда не ввести нравы большого мира? Молодой человек боролся сам с собой и — твердо и непреклонно решил добиться «прекрасной феи Дорицы» не добром, так силой, чего бы это ему ни стоило.

Верные слуги молодого господина, готовые удовлетворить любую его похоть, и тут кинулись исполнять его волю. Страсть его превращалась в настоящее безумие. Долго думали, прикидывали, но все напрасно. И когда все уже испробовали и все лопнуло, выход нашел Черный Яков, хозяйский подхалим и самый преданный доверенный слуга молодого господина…

— Ваша милость, сегодня! — смиренно обнажил голову и шепнул он уверенным тоном своему господину, осматривавшему свои владения.

— Сегодня? Каким образом, буйная твоя головушка? — повернулся к нему господин, и глаза его сверкнули.

— Ваша милость, отвечу, когда добыча на вертеле будет, — лукаво подмигнул Черный Яков, растянув в улыбке безобразные губы. Гнусный лакей поклонился, отойдя в сторону, надел шапку и отправился в путь. — И чего только господам не приспичит? Верно, так уж мир устроен. На то они и господа — первые после бога. Дура ты, Дорица! Гм! У меня-то прежде свой интерес: будет полный кувшин, достанется и молодому господину. Но она-то! Нет! Влепила локтем по носу — все церковные свечи в глазах засверкали. Погоди еще у меня, феюшка! Не хочешь? Видит бог, захочешь! — бормотал Черный Яков, шагая своей дорогой.

— Ты что за невнятицу поешь, господский холуй и бродяга? — деревенский вор и цыганский дружок Якова Микула вылез из кустов, показывая свои белые зубы с багровыми, будто пурпур, деснами.

Черный Яков при виде ловкого, сильного тела цыгана смешался и задрожал, будто вдруг испугался.