В ритме страха

Девушка смотрела, как тает за жаропрочным стеклом сыр, как он пузырится и покрывается золотистой корочкой, и со вздохом призналась:

— Не выдержу…

— Сейчас я чувствую себя змеем-искусителем. — Долин виновато улыбнулся: — Зря я это затеял. Вообще обычно я не так навязчив.

Анна недоверчиво хмыкнула.

— Не верю! — Девушка направилась в спальню, чтобы собрать свои вещи — завтра суббота, к вечеру все будет решено, и она сможет вернуться домой.

— Напрасно! — крикнул ей вслед Долин.

* * *

Пришлось признать, что ничего вкуснее лазаньи, приготовленной Долиным, не пробовала. Да, Анна была не самым искушенным дегустатором, но не смогла скрыть удовольствия — каждый кусочек, как и было обещано хозяином коттеджа, таял во рту, рассыпаясь на языке миллионом оттенков.

— Алексей, я в шоке… Зачем ты менеджер, а не повар?

Долин небрежно вздохнул:

— Есть призвание, есть хобби. Одно другое оттеняет и позволяет наполнить жизнь. Вот ты, у тебя есть хобби?

Анна отправила в рот кусочек лазаньи. Это позволило ей ответить не сразу.

— Я фанатка своей работы, это может считаться оправданием?

Долин удивился. Анна видела, как на мгновение потемнел его взгляд и будто покрылся ледяной коркой.

— Нет, в самом деле, — Анна постаралась улыбнуться, — мне сложно переключиться с дела, которое я веду.

— А оно есть всегда — дело? Или бывают периоды затишья?

Девушка рассмеялась:

— Начальство не позволяет расслабляться! То сборы, то стрельбы, то повышение квалификации, то тренинги, то слаживания…

— Выходит, ты полностью счастливый человек, у тебя профессия и хобби совпадают.

Теперь пришла очередь Анны удивляться — тому, как ловко Долин не позволил ей почувствовать свою неполноценность, ограниченность. Как бережно он переставил акценты. Она перестала жевать и уставилась на него:

— Неожиданно… Не думала об этом.

— Но это так. Мне для ощущения наполненности нужно что-то еще: спорт, прогулки, тишина, кулинария… — Он широким жестом охватил сервированный для ужина стол. — Тебе — только работа…

Девушка вернулась к ужину, помолчала. Внутри разгоралась благодарность, жгло желание отплатить ему добром.

— Ты знаешь, мне иногда очень одиноко, — призналась она тихо. — Иногда мне кажется, что так много работы в моей жизни — не потому что я ее так люблю, а потому что нет никого важнее ее.

— А ты хотела бы, чтобы он появился? Этот «кто-то важнее»?

Анна пожала плечами. Подумав, подняла взгляд на мужчину:

— Я боюсь привязываться.

— Боишься, что все разрушится? Стандартная отговорка тех, кто пострадал от несчастной любви или стал свидетелем развала родительского брака…

В грудь Анны, туда, где обычно билось сердце, словно воткнули раскаленную иглу. Дыхание перехватило, горячая волна разлилась по телу, оставляя за собой выжженное поле пепла.

Это было так некстати, так неправильно, что Анна опустила голову, чтобы скрыть чувства. Но эмоции решили вконец испортить ей репутацию — из-под век выскользнула слеза и предательски скатилась на подбородок. Под носом тоже стало мокро. Анна, забывшись, шумно шмыгнула.

Рядом грохнул стул.

— Господи, я идиот, прости меня! — В одно мгновение Долин оказался рядом, обхватил девушку за плечи здоровой рукой.

Неожиданная забота, горячее мужское тепло, пробивающееся через ткань футболки, крепкая ладонь и пальцы, сжавшие плечо — этого оказалось достаточно, чтобы раскаленная игла в груди растаяла, оставив после себя острую боль. Говорят, большая звезда коллапсирует, сжимается, прежде чем взорваться, и оставляет после себя черную дыру. Боль, честно хранимая все эти годы в душе, также сжалась до размера червоточины и взорвалась, затопив сознание и оставив после себя абсолютную пустоту. Ни мыслей. Ни чувств. Ни желаний. Черную дыру, называемую памятью.

Анна прижалась к Алексею, обхватила его за талию и заплакала.

Он растерянно гладил ее по волосам, по плечам, бормотал извинения, вздыхал и предлагал то водичку, то вино. Анна плакала навзрыд.

Она сама не представляла, что внутри нее скопилось столько боли. Она сочилась из груди, как из открытой раны, заставляя захлебываться и задыхаться.

— Анют, — по-домашнему просто позвал Алексей, — ты плачь. Значит, время пришло…

И замолчал.

И это молчание, тихое мужское принятие ее боли и слез, подействовало на нее сильнее, чем слова и уговоры.

Она плакала, без стеснения вытирая мокрое лицо о темную ткань футболки.

Затем, отстранившись от Алексея, посмотрела снизу вверх — виновато и с благодарностью:

— Спасибо…

— Легче стало? — Он придвинул стул и сел рядом.

Анна кивнула.

Она схватила стакан с водой, залпом выпила. Шумно выдохнула. Растерла по щекам остатки слез:

— Все, больше не плачу…

Она видела по глазам Алексея, что он хотел бы понять, что произошло, что именно вызвало такой поток сырости, но тактично сдерживается. Анна шмыгнула носом. Указала на стол:

— Очень вкусно, правда.

Долин кивнул.

Мгновение доверия и полного единения почти растаяли.

Анна могла позволить им уйти окончательно, а могла остановить навсегда.

Или хотя бы продлить. Чтобы запомнить это тепло, что теплится в душе, греет сейчас и — она знала — будет греть и потом.