В ритме вальса

Сидим так, разговариваем, душу отводим. А на другом конце бревна какой-то милый старичок все к нашим разговорам прислушивался. Он потом сел поближе и говорит:

— Езжайте вы все домой. Я давний местный житель, ныне пенсионер. Упорно я с этим колдуном борюсь. Шарлатан он самый типичный. А вы люди здоровые и с виду сознательные. Как же вам вообще не стыдно лечиться у невежд, которых выгнали из первого класса церковноприходской школы за полное недопонимание? Да знаете ли вы, что он сам лечится только у дипломированных докторов? Совсем недавно ему язву в больнице вырезали. Зашел я к нему в больницу. Лежит в постельке чистенький, кроткий, божественный. И шепчет что-то. «Как же так, — спрашиваю, — такой, можно сказать, могущественный человек, а обратился за помощью к обыкновенным врачам?» «Постой, — говорит, — дай лоб перекрестить… — Да как заревет — Заслуженному врачу республики товарищу Рабиновичу мно-о-гая лета!» Вот так-то… А был один, прямо скажу, страшный случай. Мальчонку одного отправили родственники к колдуну вместо того, чтобы у врачей лечить. А паренек страдал воспалением суставов. Вот и погиб ни за грош…

Выслушали мы старичка, и стало нам стыдно. И не только стыдно, но и страшно. Отставной подполковник, на что человек боевой, не раз, как говорится, смерти в глаза смотрел, а и то даже несколько переменился в лице.

— Ну его, — сказал он, — к богу, а точнее, к лешему. Поеду-ка я домой!

Начали мы потихоньку расходиться, а по дороге я очень основательно думал над всей этой историей и теперь, положа руку на миокард, хочу заявить с самой серьезной ответственностью; можно, конечно, оригинальничать — утираться стеклом или стараться лечь на потолке так, чтобы не падало одеяло. Но шутить со своим организмом не следует. И доверять его колдунам — тем более. Может боком выйти, потому что человеческий организм все-таки не железный и никак не поддается переплавке. Хоть ты его режь на кусочки!

СКВОЗЬ ИГОЛЬНОЕ УШКО

Студию трясло. Снимался центральный эпизод фильма «В трех шагах от Филей — Мазилово» — драка в коммунальной квартире.

Герой-любовник, бледный красавец, массируя чудовищные синяки под глазами, с отвращением прогуливался по черепкам. Синяки были настоящие, а черепки студия купила, поместив в вечерней газете специальное объявление. «Злодей», опытный древний актер Брусилов-Невский, спал на табурете. Героиня, артистка Кашалоткина, не отрывая глаз от роли, перемигивалась с помрежем.

Тем временем на КП постановщика, заслуженного режиссера Исидора Волка, шел взволнованный творческий разговор. В нем принимали участие главный оператор Александр Зубробидонский и автор сценария Очертителев.

— Господь с вами, — нежно втолковывал сценаристу Исидор Леонидович. — Это в эпоху лакировки синяки ставились в гримерной. Мы три дня специально не давали опохмелиться актеру Невскому. Чтоб он злей дрался. И вообще я считаю, что Кашалоткина должна вырвать глаз герою. Это логически вытекает из эволюции ее образа. Я это вижу.

— Позвольте, — встрепенулся герой, — а я как все это увижу?

— А вы молчите! окрысился Волк. — Вас пригласили сниматься, а не критиковать. Глаз вырывается совершенно неореалистически. Вы даже не заметите. А студия вставит вам новый. Какая вам разница…

Пристыженная жертва искусства замолчала. Подавив бунт на кинокорабле, Исидор Леонидович обратился к оператору:

— Ваше слово, — Александр Евпсихиевич.

— Карету мне, карету! — скрипнул зубами оператор.

— Какую карету? — испугался сценарист.

— Восемнадцатого века, — пояснил Зубробидонский. — Я с камерой въезжаю в кухню на карете, запряженной восьмеркой вороных лошадей, цугом.

— Так, так… — сказал заинтригованный Волк. — Я это вижу… Только где взять карету?

— «Где взять»? обиделся Зубробидонский. — Небось, подводную лодку достали для съемок из целинной жизни… А теперь «где взять»!.. Откуда я знаю? Пошлите в Оружейную палату. В Британский музей, наконец. Только я без кареты пас.

— Я не понимаю, — робко вклинился в разговор сценарист Очертителев. — Зачем все-таки карета? Действие происходит во вполне современных условиях, на вполне современной кухне…

— У меня такое видение кадра, — сказал в нос Зубробидонский. — И потом это нужно для должной скорости. Вот если бы шел эпизод из средневековой коммуналки, тогда потребовался бы «ТУ-104».

— Или «АН-10», — льстиво подхватил Исидор Леонидович.

— С «ТУ-104» оно сподручней выходит! — певуче, с надрывом выкрикнул вдруг Зубробидонский. — Реалистичней!

— Не спорьте, — шепнул сценаристу мудрый Волк. — Он же псих. У него падучая. Вот и сейчас начинается. Значит, самое время снимать…

Лицо Зубробидонского исказилось, на губах появилась пена.

— Начали, начали? — торопливо захлопал в ладоши режиссер. — Людмила Ивановна, Аристарх Феофилактыч, прошу…

Замшелый Брусилов-Невский обвел присутствующих безжизненным взглядом и снова уронил голову на плечо.

— Ах, боже ты мой, — ужаснулся постановщик, — теряем драгоценное время! У Зубробидонского как раз приступ… Василий, бегите в павильон и выстрелите из пушки. Из большой, которая заряжена настоящим ядром.