В ролях (сборник)

Но Дарька, понятное дело, не выдержала и накормила — объедками жареной куриной ножки, оставшимися от собственного ужина, — костями и шкуркой. Хозяина долго, мучительно и, похоже, совершенно не нарочно тошнило в коридоре. Сергей ликовал, Дарька опять ревела. Кате пришлось все убирать.

Это была война, и мирное население, как всегда, всего сильнее пострадало в ходе боев. Катя постоянно хотела спать. Она начала путаться на уроках и пропускать глупейшие ошибки — к удовольствию двоечников. Ей казалось, что от нее все время пахнет котом и, шагая школьным коридором от класса в учительскую и обратно, она осторожно принюхивалась, пытаясь понять, насколько выносим этот запах может быть для окружающих. Запаха школьники никакого не чувствовали, однако странное поведение русички не ускользнуло от их наблюдательных глаз, и к Кате надолго прилепилось обидное прозвище «Нос». Хозяин нагадил в Катину единственную сумку, беспечно оставленную в коридоре на галошнице, — прямо на тетради с четвертным диктантом пятого класса «А», — и пришлось потом долго выслушивать от директрисы разные нелицеприятные вещи. Каждый божий день заканчивался большой стиркой, и Кате казалось, что руки у нее стерлись до самых локтей. Она малодушно вспоминала автоматическую стиральную машинку на пять килограммов, оставленную у тещи, и начинала понемногу жалеть, что пришлось уехать со старого места. Даже Дарьке, и той досталось от хозяина, хотя она всегда была на его стороне. Пока она ходила умываться перед сном, хозяин подложил ей теплую кучку прямо на подушку. В тот раз Дарька плакала горше всего. От обиды. Это было несправедливо, несправедливо!

Хозяин, надо отдать ему должное, хоть и оказался в меньшинстве, но держался молодцом. Когда Сергей на вытянутой руке брезгливо нес его за шкирку к месту преступления, имея целью макнуть носом в очередную лужу или кучу, кот не издавал ни единого звука, а только извивался всем телом и выпускал когти, норовя впиться побольнее куда придется и наказать своего мучителя, а после унизительной процедуры уходил под ванну и там долго, тщательно умывался, никак не показывая Сергею своей обиды. Но и Сергей был не лыком шит — он прекратил запирать дверь на ночь и устраивал подлые засады. Он долго лежал, затаившись, в боевой готовности номер один, наведя прицел, и как только дверь тихонько приоткрывалась и высовывалась из-за нее ехидная хозяйская морда, как мимо этой морды, в считаных миллиметрах, проносился тяжелый резиновый шлепанец, пущенный верной рукой. Сергей не целился в хозяина, нет. Он хотел запугать, а не покалечить. Но он все чаще говорил Кате, лежа без сна, усталый и озлобленный:

— Я убью этого кота!

Так часто, что Катя начала ему верить.

Это была война, и, как в любой войне, здесь не было ни победителей, ни побежденных.

Катя во время боевых действий старалась придерживаться политики вежливого нейтралитета, как в школе на педсоветах. На педсоветах это ей помогало — она единственная ни разу не разругалась с директрисой, хотя характер у директрисы был взрывной.

В этом году у Кати было совсем мало учебных часов: первоклассницу Дарьку нужно было отвести в школу и забрать, помочь с уроками, пока не привыкнет — вот и выходило, что к часу дня Катя уже возвращалась. Войдя в квартиру, едва сняв с Дарьки громоздкий школьный рюкзак и скинув обувь, она не раздеваясь шла по квартире, выискивая, что такого успел натворить хозяин за время их отсутствия, чего Сергею видеть не стоит. Находила по запаху лужи и кучки — под кроватью, под ванной, под трубой в туалете, за книжным шкафом, за дверью, даже на подоконнике. Бралась за тряпку, за щетку, за хлорку. Велела Дарьке сидеть в куртке и шапке и открывала настежь все окна, чтобы вытянуло на улицу тяжелый дух войны. Сергей, несколькими часами позже возвращаясь с работы в более-менее чистую квартиру, начинал думать, что воспитательные санкции, предпринятые против хозяина, не проходят даром. Катя не жаловалась мужу. Но и сама хозяина не ругала. Даже наоборот — подкладывала ему лишний кусок и чесала за ухом, приговаривая с грустью: «Тимофей-Тимофей, ну что ж ты, а?»