В ролях (сборник)

Вторая половина концерта была благополучно пропущена мимо ушей. На сцене кто-то продолжал петь и танцевать, кто-то снова читал стихи, показывал сценки и даже фокусы, но мальчику все это было уже безразлично. Конечно, он был страшно горд своим выступлением. Особенно потому, что соседского Кольку участвовать в концерте вообще не взяли. Колька весь концерт просидел без дела в пятом ряду у самого прохода, и старшая пионерская вожатая ругала его за то, что он уже весь извертелся. А вот мальчика, наоборот, вожатая похвалила. Но на этом весь его интерес к происходящему как-то иссяк, и терпения досидеть до конца едва-едва хватило. Все-таки он был еще совсем маленький и страшно переволновался из-за выступления — тем более что выступать пришлось после красавицы Алки.

Строгие московские тетеньки наблюдали школьный концерт из первого ряда, справа охраняемые директрисой, слева — завучем Федором Ивановичем, и всё рисовали карандашиками какие-то знаки в одинаковых пружинных блокнотах. Когда концерт окончился и обалдевшие от долгого сидения школьники с гиком ринулись в коридор, одна из тетенек сразу поймала под локоток и увела куда-то за сцену учительницу литературы-русского, которая вела школьный драмкружок. Вторая не без труда выудила из толпы насмерть перепуганную толстую Юлю — ту самую, что читала свои стихи. Третья же тетенька направилась прямиком к маме мальчика и голосом, не терпящим ну совсем никаких возражений, пригласила ее выйти в коридор «для серьезного разговора».

Взволнованная мама счастливо потрусила за тетенькой. Мальчик, ничего не поделаешь, поплелся следом.

По ржавой мастике второго этажа расползались ленивые оранжевые зайцы. Мальчик лег локтями на отмытый до блеска подоконник и погрузился в изучение заднего двора. Повсюду еще лежал снег, но весна была уже на ближних подступах. Это было нарисовано в безоблачном ультрамариновом небе, об этом пела лихая капель с крыши, это читалось на белом снегу, покрывшемся крупными мурашками. На заднем дворе не происходило ничего особенно интересного: бежала по своим собачьим делам школьная Найда, дрались за блестящую бумажку две вороны, стайка старшеклассников в распахнутых куртках и без шапок тайком курила у мусорных контейнеров. Впрочем, ничего интересного не было и в коридоре. Галдящие школьники утекали на лестницу, парами по своим классам прошагали нарядные первоклашки. Красивая Алка, обойденная вниманием столичной комиссии, пронеслась по коридору вся в слезах, за ней гнались физкультурник и несколько подружек. Толпа учителей и родителей, стесняясь обратиться напрямую к московским гостям, взяла в кольцо завуча Федора Ивановича.

Суета постепенно утихала.

Мама и московская тетенька разговаривали долго, очень долго. Время от времени мальчик оборачивался на них и заглядывал в лица. Лицо тетеньки было все время одинаково строгим, даже суровым, на мамином же можно было проследить то радость, то тревогу, то замешательство. Как ни прислушивался мальчик, ни единого слова не понял он из этого разговора. Упоминались, чаще прочего, какие-то «исполнительские данные», да и только.

Локти, упертые в подоконник, заныли. Тогда мальчик потихонечку подкрался к говорящим и грузно повис на маминой руке, искательно заглянул в глаза.

— Что ж, воля ваша, я не имею права настаивать, — строгая тетенька неловко потрепала мальчика по волосам. Мальчик смутился и спрятался маме за спину. — А все-таки вы, Марина Викторовна, подумайте как следует. Такой шанс дается один раз в жизни. И тут главное — не упустить время. Очень талантливый ребенок, поверьте моему опыту. Вот и с Бахом — запутался, а не растерялся. И как здорово закончил! Не каждый взрослый смог бы. Вы меня понимаете?

Мама опустила голову:

— Вы не думайте, я всё понимаю. Но поймите и вы меня, как мать поймите!

— Да, конечно, как мать… Что ж, как вам будет угодно. Желаю удачи! — строгая тетенька пожала маме руку и гордо удалилась в сторону учительской, а мальчик с мамой отправились наконец домой.