Все окрестные контейнеры забили Сергей и Катя рухлядью, вынесенной из квартиры, — даже ближние, зелененькие, под навесом, наплевав на бурчание местного дворника. Старшее поколение бдительно наблюдало за новыми жильцами. Под окнами курсировали, выстроившись в рядок, три сухонькие старушки — дневной дозор. Главная, в любую погоду в белом вязаном берете, всегда идущая чуть впереди, недобро косилась на окна пятого этажа и нашептывала что-то своим товаркам, истово жестикулируя, а две сопровождающие согласно кивали. Было не очень-то приятно, но Сергей и Катя старались не обращать внимания: детей с ними не крестить, а язык-то без костей, давно известно — пусть ведет дотошных старушек хоть до стольного града Киева.
По мелочи по мелочи, а «косметический» ремонт в итоге вышел в копеечку, съев без остатка две суммы учительских отпускных — пришлось еще у друзей занять. Но, раз начав дело, Катя и Сергей уже не останавливались и не жалели — не было у них такой привычки.
Катя с детства любила ремонт. Ей это казалось весело — когда вся мебель сбивается в кучу в одном углу, прячется под старыми газетами и покрывалами, когда приходится спать на раскладушке, зажатой с двух сторон шкафом и буфетом, среди серых стен, покрытых кое-где неотмокшими обойными струпьями; когда одинокая лампочка под потолком вся в побелке и по стеклам стекают меловые дорожки, сквозь которые едва видно улицу, но зато как здорово рисовать по ним пальцем всякие смешные рожицы; любила сладковатый запах обойного клея, напоминающего детсадовский кисель; квартира тогда становилась похожей не на квартиру, а на тайный шпионский схрон, и маленькая Катя играла в радистку Кэт из фильма про Штирлица или в «детей подземелья», а будущая теща ворчала, что никакой от нее помощи никогда, а только один сплошной беспорядок.
Вот и сейчас Катя, напевая под нос нелепую песенку, прилипшую с самого утра, бодро отмывала с потолка гостиной пожелтевшую побелку — и была в этой побелке с ног до головы, мокрая, но довольная. Старая стремянка, обнаруженная на балконе, нехорошо ходила под ногами, но Катю это даже веселило. И Сергей в другом углу мыл потолок, взобравшись на бывший кухонный стол, который после ремонта тоже прочили на выброс. У Сергея, как обычно, выходило быстрее, зато у Кати тщательнее. Сергей спрыгнул со стола, обхлопал себя по карманам, выудил из помятой пачки сигарету и затянулся.
— Слезай, солнышко. Давай, отдохни!
— Раньше сядешь — раньше выйдешь! — парировала Катя и брызнула на Сергея мутной водой с неотжатой тряпки.
— Ах ты так?! — Сергей щелчком отправил сигарету в ведро, подхватил Катю со стремянки и закружил по гулкой комнате, а она смеялась, и вскрикивала от ужаса, и просила:
— Ну Сережа, ну пусти! Поставь меня немедленно на пол!
А он кружил все быстрее, пока не оступился и едва не завалился вместе с Катей. Только тогда осторожно отпустил, поцеловал в перемазанную побелкой щеку.
— Видели бы нас ученики сейчас. Они бы поседели.
— Точно, особенно Шелехов из шестого «Б».
Катя покрепче прижалась к мужу и потянулась поцеловать, но вдруг замерла и отстранилась, напряженно глядя Сергею поверх плеча.
— Что, солнышко?
— Сам посмотри, — прошептала Катя беззвучно, одними губами.
Сергей обернулся. В дверях неподвижно стоял хозяин и со вниманием рассматривал их, обнявшихся посреди комнаты. Посмотрел, равнодушно отвернулся и ушел.
— Сереж, я его боюсь, — шепнула Катя.
— Брось. Ничего он тебе не сделает.
— А чего он так смотрит?
— Сама посуди, жил себе и жил, а теперь вдруг чужие люди в доме, все другое… Ну, солнышко… Ну чего ты?
— Да, всё другое, — эхом отвечала Катя.
А хозяин целыми днями бродил по квартире, озирая стены, очищенные до бетона, смотрел, задрав голову, на свежевыкрашенные дверные косяки и временами громко чихал. Запахи свежей краски и клея были ему явно не по душе. Он появлялся бесшумно и всегда неожиданно, так что Катя непременно вздрагивала, случайно поймав его изучающий, холодный, немного растерянный взгляд. Иногда он надолго придремывал в любимом кресле, которое так и болталось все время посреди гостиной и по мере надобности кочевало из угла в угол, и тогда Сергей шептал в утешение жене:
— Ну посмотри, какой он потерянный! Разве тебе не жаль старика?
— Жаль, — тихо отвечала Катя.
Но жаль ей не было. Совсем. И собственная черствость ее удивляла. Она боялась хозяина все больше, сама не знала почему. С виду он был вовсе не страшный, а даже симпатичный. Вот только бы не этот свинцовый взгляд…
Долго ли, коротко, ремонт потихоньку продвигался. Потолки были побелены (кроме кухонного, который Катя смеху ради выкрасила масляной краской в оранжевый цвет, в тон новой плитке над раковиной), выправлены и выкрашены рассохшиеся рамы, разобран весь хлам на балконе.