Въ русскихъ и французскихъ тюрьмахъ

Тайга (дѣвственные лѣса, покрывающіе сотни тысячъ квадр. верстъ въ Сибири) густо населена бѣглецами, которые пробираются потихоньку по направленію къ западу; этотъ непрерывный потокъ человѣческихъ существъ движется надеждою достигнуть родныхъ деревень, находящихся по ту сторону Урала. Какъ только закукуетъ кукушка, возвѣщая, что лѣса освободились отъ снѣжнаго покрова, что они вскорѣ смогутъ снабжать странника грибами и ягодами, ссыльные тысячами убѣгаютъ съ золотыхъ пріисковъ и соляныхъ заводовъ, изъ деревень, гдѣ они голодали, и изъ городовъ, гдѣ они скрывались подъ чужими именами. Руководимые полярной звѣздой, мохомъ на деревьяхъ или, имѣя во главѣ старыхъ бродягъ, изучившихъ въ тюрьмахъ до тонкости сложную и драгоцѣнную для бѣглеца науку, трактующую о «бродяжныхъ тропахъ» и «бродяжныхъ пристанищахъ», они пускаются въ длинный и полный опасностей обратный путь. Они идутъ вокругъ байкальскаго озера, взбираясь на высокія и дикія горы по его берегамъ или перебираются черезъ озеро на плоту, или даже, какъ поется въ народной пѣснѣ, въ омулевой бочкѣ изъ-подъ рыбы. Они всячески избѣгаютъ большихъ дорогъ, городовъ и бурятскихъ поселеній, хотя нерѣдко располагаются на стоянку въ лѣсахъ, вблизи городовъ; каждую весну можно видѣть въ Читѣ костры «бродягъ», вспыхивающіе вокругъ маленькой столицы Забайкалья на лѣсистыхъ склонахъ окружающихъ горъ. Они свободно заходятъ также въ русскія деревни, гдѣ, вплоть до настоящаго дня, сохранился обычай выставлять на окнахъ крестьянскихъ домовъ хлѣбъ и молоко для «несчастныхъ».

Если бѣглые не занимаются въ пути кражами, крестьяне не мѣшаютъ ихъ путешествію. Но лишь только кто-либо изъ бродягъ нарушаетъ этотъ взаимный молчаливый договоръ, сибиряки дѣлаются безжалостными. «Промышленные» (охотники) — а ихъ не мало въ каждой сибирской деревнѣ — разсыпаются по тайгѣ и безжалостно истребляютъ бродягъ, доходя иногда до утонченной жестокости. Около 30 лѣтъ тому назадъ охота за «горбачами» была своего рода промысломъ; впрочемъ, этого рода охота за людьми остается и до сихъ поръ промысломъ, которымъ занимаются преимущественно карымы, помѣсь туземцевъ съ русскими. «Съ сохатаго возьмешь только одну шкуру, — говорятъ эти охотники, — а съ „горбача“ сдерешь по меньшей мѣрѣ двѣ: рубашку и хоботье». Нѣкоторые изъ бродягъ находятъ работу на крестьянскихъ заимкахъ, расположенныхъ вдали отъ деревень, но большинство избѣгаетъ этого рода работы въ виду того, что лѣтомъ удобнѣе всего пробираться къ западу: тайга питаетъ и укрываетъ странниковъ въ теченіи теплаго времени года. Правда, она въ это время наполняется густыми тучами мошекъ и бродяги, которыхъ приходится встрѣчать лѣтомъ, имѣютъ ужасающій видъ: ихъ лица представляютъ одну сплошную опухшую рану; глаза воспалены и почти закрыты раздувшимися, напухшими вѣками; ноздри и губы покрыты сочащимися язвами. Въ Сибири и люди и скотъ доходятъ до бѣшенства отъ страданій, причиняемыхъ мошками, которыя проникаютъ вездѣ, несмотря на дымъ разложенныхъ костровъ. Но бродяга неутомимо продолжаетъ свой путь къ горнымъ вершинамъ, отдѣляющимъ Сибирь отъ Россіи, и его сердце радостно бьется, когда онъ видитъ опять ихъ голубоватыя очертанія на горизонтѣ. Около 20, пожалуй, даже 30.000 чел. ведутъ постоянно такого рода жизнь и не менѣе 100.000 чел. пыталось пробраться обратно на родину такимъ образомъ въ теченіи 50 лѣтъ (съ 1835 по 1885 г.). Сколькимъ изъ нихъ удалось попасть въ Россію? Никто не можетъ сказать даже приблизительно. Тысячи сложили свои кости въ тайгѣ и счастливы были тѣ изъ нихъ, глаза которыхъ закрыли преданные товарищи по странствованію. Другія тысячи должны были искать убѣжища въ острогахъ, когда ихъ захватывала въ пути суровая сибирская зима, во время которой замерзаетъ ртуть и которой не могутъ выдержать изможденныя тѣла злосчастныхъ бродягъ. Они получаютъ въ наказаніе за неудавшійся побѣгъ неизбѣжную сотню плетей, возвращаются опять въ Забайкалье и на слѣдующую весну, умудренные неудачнымъ опытомъ, снова пускаются въ тотъ-же путь. Тысячи бродягъ преслѣдуются, захватываются или убиваются бурятами, карымами и сибирскими промышленными охотниками. Нѣкоторыхъ арестовываютъ, спустя нѣсколько дней послѣ того, какъ они ступили на почву ихъ «матушки-Россіи», когда они едва успѣли обнять стариковъ родителей, едва успѣли поглядѣть на родную деревню, оставленную ими много лѣтъ тому назадъ, часто лишь потому, что они не угодили исправнику, или вызвали злобу мѣстнаго кулака… Какая бездна страданій скрывается за этими тремя словами: «побѣгъ изъ Сибири!»