В садах Эпикура

На кафедре мне передали просьбу позвонить в отдел науки ЦК КПСС по оставленному номеру. Я позвонил: оказалось, что один из инструкторов отдела Черняев, бывший аспирант Кафедры Новой Истории предложил мне написать (на общественных началах) обзор «Вестника Древней Истории» за 1952–1953 гг. Он просил особенно об этом задании не распространяться. Разрешал взять соавтора. Я подумал и сказал, что хотел бы писать вместе с доцентом О. И. Севостьяновой. Черняев согласился. Недели две мы упорно работали. Я взял на себя критику и библиографию, т. е. раздел полегче. Зная, что такое разделение труда не удастся установить с А. Г. Бокщаниным, я и не стал с ним кооперироваться. Между тем О. И. Севостьянова взялась за дело с интересом: задание, идущее от ЦК КПСС, казалось лестным. Отдел критики и библиографии «Вестника» сосредоточил полемический огонь на покойниках. Критиковали главным образам отличные учебники В. С. Сергеева и работы Н. А. Машкина. Думали, что мертвые сраму не имут. Я по этому поводу и писал, что особое внимание редакции к работам почивших историков, при незначительной критике работы 1948 года С. И. Ковалева «История Рима», при полном невнимании к учебникам В. В. Струве и В. И. Авдиева свидетельствует скорее о благочестии, чем о принципиальности. Меня такой прием раздражал, и я подверг резкому осуждению глупейшие рецензии какого-то воронежского античника Бенклиева, ассоциировавшегося у меня с Перегудовым, Тарковым, Домбровским: стиль у всех был одинаковый. Разумеется, и я пользовался таким же стилем. О рецензии Бенклиева на учебник покойного В. С. Сергеева «История древнего Рима» я писал: «Мы так же, как и С. Бенклиев стоим за критику исследований советских историков… Но когда Бенклиев критикует работу конца 30-х гг. с позиций достижений 50-х гг. и требует ее коренной теоретической переработки при переиздании с сохранением имени автора, то возникает вопрос о правомочности таких требований. И в связи с этим вызывает глубокое удивление утрата редакцией простого чувства реальности». Написав свою часть в таком тоне, я поехал на дачу к О. И. Севастьяновой. Мы сложили написанное ею и мной вместе и получилась большая работа. Ее я и отвез в отдел науки ЦК КПСС. Там меня встретил Черняев, мы поговорили на обще темы. Через пару дней он мне сообщил, что отзыв на «Вестник» принят с удовлетворением. Конечно, я сгорал от желания с кем-нибудь поделиться своими остротами против Бенклиева и прочих таких же. Я рассказал обо всем Виталию. Но ведь он не был историком. Тогда я поговорил с Витей Смириным. Он одобрил мою практическую деятельность и политическую линию.

Отношения с А. Г. Бокщаниным становились все более теплыми. Он был доволен моей работой. Кафедрой заведовал В. И. Авдиев. С ним у меня тоже сложились хорошие отношения. В мае 1953 года вышло переиздание его учебника «История древнего Востока». Он подарил мне авторский экземпляр с надписью: «Алексею Леонидовичу Кац на память о совместной работе на кафедре Древней Истории Исторического факультета МГУ от автора». Между тем чувствовал он себя не очень хорошо и потому жил в подмосковном санатории, а замещал его Анатолий Георгиевич. Как-то он мне сказал: «Есть некоторые вопросы, которые требуют решения Всеволода Игоревича. Поедемте к нему. Прогуляемся по красивым местам». Мы сели в электричку и поехали. Высадились на какой-то станции и пошли по полям и перелескам. Анатолий Георгиевич рассказывал мне об Алексее Константиновиче Толстом, читал наизусть «Сон чиновника Попова». Мы смеялись. Незаметно дошли до роскошной старой усадьбы, где размещался академический санаторий. В. И. Авдиев встретил нас в обществе холеной супруги. В апартаменты приглашения мы не получили, а пошли погулять по чудесному парку. А. Г. Бокщанин разговаривал с шефом, я шел сзади и вел светскую беседу с супругой шефа, с пониманием воспринимал ее жалобы на громадность санаторных расходов. (В. И. Авдиев зарабатывал на своих ответственных постах тысяч пятнадцать в месяц, имел Сталинскую премию первого разряда и квартиру в высотном доме на берегу Москвы-реки.) Анатолий Георгиевич и я здорово проголодались, чудесный дачный воздух тоже действовал благотворно… В. И. Авдиев, решив все деловые вопросы, сказал, что протоколы он прочитает на досуге. Я сказал, что их трудно разобрать, т. к. они не переписаны. Шеф махнул рукой: «Не беспокойтесь. Я разбираю египетские иероглифы!» А. Г. Бокщанин незаметно толкнул меня в бок. Никаких иероглифов шеф не разбирал. Обратно к станции мы шли голодные и веселые. Анатолий Георгиевич декламировал «Историю государства Российского». На следующий день Тамара Михайловна Шепунова спросила меня о результатах поездки, поинтересовалась, чем нас там угощали. Я ответил: «Превосходным санаторным воздухом!» Тамара Михайловна очень смеялась.