В садах Лицея. На брегах Невы

A. A. Аракчеев. Литография Г. Гиппиуса. 1822 год.

Отправляясь за границу в свои многочисленные поездки, царь всенародно объявлял: указы, издаваемые генералом от артиллерии Аракчеевым, «высочайше повелеваем считать именными нашими указами».

С четырёх часов ночи к дому на углу Кирочной улицы и Литейного проспекта подъезжали кареты.

— Его высокопревосходительство принимает?

— Так точно.

— Извольте доложить.

На приём к Аракчееву торопились министры, сенаторы, генералы, члены Государственного совета.

Если адъютант докладывал и Аракчеев молчал, это значило: подождать. Второй доклад — и снова молчание. И только после того как приехавший восчувствовал, сколь затруднительно попасть на приём, раздавался звук колокольчика. Аракчеев звонил и приказывал адъютанту: позвать такого-то!

Аракчеев фактически управлял всей страной.

Он любил порядок и понимал его по-своему. В своём имении Грузине велел сломать все деревни и построить их заново. Конечно, за счёт крестьян, Старые стояли на горушках, у рек, у леса. Новые — хотя и на болотистом, неудобном, но зато ровном месте. На одинаковом расстоянии друг от друга. И дома в них были одинаковые. И все вытянуты в одну линию, как солдаты в строю.

В своей типографии в Грузине Аракчеев печатал распоряжения крестьянам. «У меня всякая баба должна каждый год рожать, и лучше сына, чем дочь. Если у кого родится дочь, то буду взыскивать штраф».

На такой манер он управлял и Россией. При нём появились военные поселения.

Пушкин писал своему приятелю офицеру Мансурову, посланному в Новгородскую губернию: «Поговори мне о себе — о военных поселениях. Это всё мне нужно — потому, что я люблю тебя — и ненавижу деспотизм».

О военных поселениях рассказывали ужасы.

Новгородские военные поселения. Рисунок неизвестного художника. 20-е годы XIX века.

Казённым мужикам целых волостей обривали бороды, надевали солдатские шинели и, обрекая на двойные тяготы — как крестьян и как солдат, — расписывали по полкам.

Дома, имущество — ничего им не принадлежало. Их муштровали и заставляли работать в поле. Они вставали и ложились под барабанный бой.

Бабы по команде топили печь, варили что приказано. За малейшее неповиновение секли. Такая же участь ждала и детей. С шестилетнего возраста их одевали в военную форму. Они становились маленькими солдатами — кантонистами.

Изуверская затея — прорезать всю Россию с севера на юг полосой военных поселений — принадлежала царю. Выполнял её Аракчеев.

Он твёрдо запомнил слова царя, что если даже придётся уложить трупами всю дорогу от Петербурга до Чудова — больше ста вёрст, — военные поселения всё равно будут введены. А трупов хватало.

Испугавшись военных поселений, крестьяне бунтовали. И граф Аракчеев шёл на них войной, как на заправского врага, вёл артиллерию, кавалерию. Бунтовщиков расстреливали, рубили, прогоняли сквозь строй.

«Известия о новгородских происшествиях привели всех в ужас», — вспоминал декабрист Иван Якушкин.

У Муравьёва обсуждали всё в подробностях. Поручик Илья Долгоруков — «осторожный Илья» — состоял адъютантом при самом «змее» Аракчееве. Он, по словам Якушкина, «имел возможность знать многие тайные распоряжения правительства и извещать о них своих товарищей».

Для товарищей Ильи Долгорукова и Никиты Муравьёва это было небезразлично. Ибо все они состояли членами тайного общества. Не имея возможности бороться со злом явно, они решили бороться тайно. Основали сперва «Союз Спасения», потом «Союз Благоденствия».

«Читал свои Ноэли Пушкин»

Целью тайного общества было спасти Россию. Но как? Об этом много говорилось на сходках у Муравьёва.

Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал свои Ноэли Пушкин.
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.

М. С. Лунин. Литография А. Скино по рисунку П. Соколова. 1822 год.

У Пушкина навсегда остались в памяти многолюдные собрания, где в колеблющемся свете свечей смешивались яркими пятнами цветные мундиры офицеров, а среди них кое-где проглядывали чёрные фраки штатских. Было шумно. Кто-то стоя ораторствовал, кто-то возражал. Иные слушали и курили. Иные в волнении ходили по комнате.

Описывая эти собрания, Пушкин выделил троих: двоюродного брата «беспокойного Никиты» — Михаила Лунина, подпоручика Семёновского полка Ивана Якушкина и Николая Тургенева.