В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Она призывала его расслабиться и попытаться как-то успокоить неутихающие «головные боли на нервной почве», терзавшие его уже месяца два. «Пожалуйста, пожалуйста, если не ради нас, то ради себя, следи за собой получше, живи не так напряженно, не будь слишком строг к себе», и добавляла: если он будет беречь себя, у него останется время, чтобы завершить то, что он так хочет завершить; несомненно, Матти имела в виду «Старый Юг».

Миссис Додд опасалась, что все эти печали и тяготы, все эти четыре года в Берлине – отчасти и ее вина. «Может быть, я была слишком амбициозна для тебя, но это вовсе не значит, что я люблю тебя хоть чуточку меньше, – писала она. – Я ничего не могу с собой поделать, у меня есть амбиции, но они касаются лишь тебя. Это у меня врожденное».

Но с этим покончено, уверяла она мужа: «Реши, чтó для тебя лучше, чего ты больше всего хочешь, – и я удовлетворюсь этим».

Далее в ее послании звучат мрачные нотки. Она рассказывает, как в тот вечер возвращалась на автомобиле в Берлин. «Мы добрались быстро, хотя в обе стороны двигалось множество армейских грузовиков, – писала она, – набитых ужасными орудиями смерти и разрушения. Я по-прежнему содрогаюсь всякий раз, когда вижу эти грузовики и многие другие признаки надвигающейся катастрофы. Неужели нет никакой возможности остановить страны и народы, не дать им истребить друг друга? Это ужасно!»

До вступления Америки во Вторую мировую войну оставалось четыре с половиной года.

•••

Додд нуждался в этой передышке. Его и в самом деле начинало беспокоить состояние здоровья. С самого прибытия в Берлин его мучили проблемы с желудком и головные боли. В последнее время они беспокоили его все сильнее. Бывало, голова болела по несколько недель кряду. Боль, писал он, «растекается по нервным окончаниям от желудка к плечам и мозгу, почти не давая уснуть»[926]. Судя по симптомам, его состояние настолько ухудшилось, что во время одного из предыдущих отпусков он обратился к специалисту – доктору Томасу Брауну, возглавлявшему отделение болезней органов пищеварения в Госпитале Джонса Хопкинса в Балтиморе. (В 1934 г. на одном симпозиуме гастроэнтерологов доктор Браун совершенно серьезно заявил, что «не следует забывать о важности всестороннего изучения стула пациента».) Узнав, что Додд работает над масштабной книгой по истории американского Юга и что главная цель его жизни – довести работу до конца, доктор Браун мягко порекомендовал ему оставить пост в Берлине. Он писал Додду: «В 65 лет человеку следует подвести некоторые итоги и решить, чтó для него важнее всего, и по возможности распланировать завершение своего большого труда»[927].

К лету 1937 г. Додд уже жаловался на практически непрекращающиеся головные боли и расстройства пищеварения, из-за которых ему однажды пришлось воздерживаться от приема пищи на протяжении 30 часов.

Возможно, причиной проблем со здоровьем было нечто более серьезное, чем напряжение, связанное со службой, однако последнее, несомненно, тоже сыграло свою роль. Джордж Мессерсмит, который к тому времени вернулся из Вены в Вашингтон, где занял должность помощника госсекретаря, в своих неопубликованных мемуарах писал, что, по его мнению, в мозгу Додда происходили какие-то органические изменения, ведущие к ослаблению умственных способностей. Письма Додда становились путаными, а почерк настолько неразборчивым, что другие сотрудники ведомства передавали их Мессерсмиту для «расшифровки». При этом Додд все чаще писал от руки, так как все меньше доверял стенографисткам. «Было очевидно: с Доддом что-то не так, – писал Мессерсмит. – Он страдал какой-то формой ментальной деменции»[928].

Причиной этого, полагал Мессерсмит, стала неспособность Додда приспособиться к гитлеровскому режиму. Насилие, патологически упорное стремление к войне, безжалостное обращение с евреями – все это вызвало у посла «сильнейшую депрессию», писал Мессерсмит. Похоже, Додд никак не мог смириться с тем, что все это возможно в той самой Германии, которую он когда-то, будучи молодым лейпцигским студентом, так хорошо знал и любил.

Мессерсмит писал: «Полагаю, его повергали в ужас и события, происходившие в Германии, и угроза, которую эта страна представляла для всего мира, и в результате он утратил способность рационально мыслить и выносить взвешенные суждения»[929].

•••

Проведя неделю на своей ферме, Додд почувствовал себя значительно лучше. Он отправился в Вашингтон, где 11 апреля, в среду, встретился с Рузвельтом. Беседа продолжалась около часа. Президент дал понять: он предпочел бы, чтобы Додд остался в Берлине еще на несколько месяцев. Он призывал Додда прочесть как можно больше лекций во время отпуска и «рассказать правду о происходящем»[930]. Услышав эти пожелания, посол убедился, что не утратил доверия президента.