В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Этим выступлением Додд начал кампанию, призванную привлечь внимание общественности к Гитлеру и его планам, а также переломить набирающую силу тенденцию к сползанию Америки в изоляционизм. Позже его прозвали Кассандрой американской дипломатии. Он основал Американский совет по борьбе с нацистской пропагандой и вступил в Американское общество друзей испанской демократии. Выступая перед еврейской аудиторией 21 февраля 1938 г. в Рочестере (штат Нью-Йорк), Додд предупредил: после того как Гитлер обретет контроль над Австрией (было очевидно, что это произойдет неминуемо и совсем скоро[946]), Германия будет стремиться к дальнейшей экспансии, и в зоне риска окажутся Румыния, Польша и Чехословакия. Кроме того, он предсказывал, что, если европейские демократические государства не окажут Гитлеру вооруженного сопротивления и предпочтут идти на уступки, а не сражаться, у него будут развязаны руки для осуществления амбициозных замыслов. «Великобританию сильно раздражает происходящее, – заявил Додд, – но при этом она очень хочет сохранить мир»[947].

•••

Семья Додд рассеялась. Билл начал преподавать, Марта уехала в Чикаго, а затем в Нью-Йорк. Додд и Матти удалились на свою ферму близ Раунд-Хилл (штат Вирджиния) и лишь иногда совершали вылазки в Вашингтон. Вскоре, 26 февраля 1938 г., проводив Додда на Вашингтонском вокзале (он отправлялся в большое турне с лекциями), Матти написала дочери, которая тогда жила в Чикаго: «Как бы мне хотелось, чтобы мы жили поближе друг к другу и могли обсуждать разные вещи, проводить больше времени вместе. Наша жизнь так стремительно подходит к концу. Отец часто говорит о времени, когда ты жила с нами, о том, какая это была бы радость, если бы вы с Билли жили неподалеку. Как я хотела бы, чтобы отец был моложе и энергичнее. Его здоровье сильно пошатнулось, он на грани нервного истощения»[948].

Матти сильно беспокоили события в Европе. Вскоре в очередном письме она призналась Марте: «Похоже, в мире сейчас такая неразбериха, что я просто не знаю, что случится дальше. Жаль, что этому маньяку так долго позволяют вести себя как ему вздумается и никто его не сдерживает. Возможно, рано или поздно и мы окажемся втянутыми в это. Не дай бог».

Миссис Додд не разделяла глубокой привязанности мужа к ферме близ Раунд-Хилл. Ферма была отличным местом для летнего отдыха или отпуска, но не для круглогодичного проживания. Жена Додда надеялась, что они сумеют найти квартиру в Вашингтоне, где она сможет жить часть года, с мужем или без него. Пока же она занялась благоустройством фермы, пытаясь обеспечить хотя бы минимальный комфорт. Она купила занавески из золотистого шелка, новый холодильник (фирмы General Electric), новую плиту. Но с приближением лета в ней все больше росло недовольство: не удавалось ни подобрать пристанище в Вашингтоне, ни толком привести в порядок сельский дом. Она писала Марте: «Пока мне не удается добиться того, чтобы в доме сделали хоть что-то, а ведь восемь или десять человек занимаются каменными оградами, наводят красоту на полях, собирают камни, таскают всякие тяжести и т. п. Мне так и хочется “уйти с ринга”, бросить эту проклятую ферму»[949].

23 мая 1938 г., в еще одном письме к дочери, Матти сетовала: «Все-таки жаль, что у меня нет дома в Вашингтоне, а не в Чикаго. Это было бы чудесно»[950].

Через четыре дня миссис Додд не стало. Утром 28 мая 1938 г. Она, вопреки обыкновению, не присоединилась к мужу за завтраком. Спали они в разных комнатах. Он заглянул к жене. «Это было самое сильное потрясение в моей жизни», – писал он[951]. Миссис Додд скончалась от инфаркта в своей постели. Ничто не предвещало беды. «Ей исполнилось всего 62 года, а мне – 68, – писал Додд в дневнике. – Но вот она лежала, недвижная и холодная, и ей уже ничем нельзя было помочь; меня это так потрясло и так опечалило, что я никак не мог сообразить, что теперь делать».

Марта объясняла раннюю смерть матери пережитым «напряжением и ужасом жизни» в Берлине[952]. В день похорон она приколола к ее погребальному платью розы и такие же воткнула себе в волосы. В тот день во второй и последний раз в жизни Марта увидела слезы на глазах отца.

Ферма близ Раунд-Хилл внезапно стала казаться Додду не столько местом отдыха и покоя, сколько обителью скорби. Печаль и одиночество сказались на его и без того слабом здоровье. Он не сдавался и продолжал читать лекции по всей стране – в Техасе, Канзасе, Висконсине, Иллинойсе, Мэриленде и Огайо, – постоянно повторяя, что Гитлер и нацизм представляют собой колоссальную угрозу для всего мира и что новая война в Европе неизбежна. Как только начнется война, твердил он, Соединенные Штаты поймут: остаться в стороне не получится. На одной из таких лекций присутствовали 7000 человек. А 10 июня 1938 г., выступая в бостонском Гарвардском клубе (этом гнезде представителей привилегированного сословия), Додд говорил о ненависти Гитлера к евреям и о том, что его истинная цель – «уничтожить их всех»[953].