В сердце леса

Озеро кончилось, но, взбираясь по его северо-западному крутому берегу, я вышел к другому озеру. За ним было еще одно озеро, и еще одно. Значит, от ручья, где я оставил свое каноэ, тянулась цепочка озер. И тут мне показалось, что вдоль кряжа, который образовывал нечто вроде северо-западного берега этого прерывистого водного пути, идет тропинка.

Еще во время первого посещения Южной Америки я видел в лесах прямые, словно подметенные тропинки, на которых не было ни единого листика, и я решил, что это — тропы индейцев. Оказалось, что эти тропинки — не что иное, как шоссейные дороги муравьев-листоедов. Эта же тропка была еле заметна в лесу, но это была настоящая тропа: на земле видны были вмятины и отпечатки следов, а опавшие сухие листья, уже втоптанные в землю, не потрескивали под ногами. А может быть, это всего лишь звериная тропа? Ведь около воды лес вдоль и поперек исчеркан такими тропами. Но тропинка нигде не спускалась к воде и шла строго вдоль приозерного кряжа, и это окончательно убедило меня в том, что ее проложил человек. На высоте человеческого пояса я то и дело замечал сломанные молодые побеги. То был верный признак — именно так индейцы инстинктивно отмечают свой путь. Тропа огибала препятствия, под которыми могли бы пройти животные. На стволах деревьев, которые человек мог перешагнуть, не было следов; животные оставили бы на них отпечатки лап. Значит, здесь пролегал путь индейцев.

После седьмого озера лес обрывался у реки Суя-Миссу, и тут загадка разрешилась. В сезон дождей река выходила из берегов, цепочка озер, а затем тот маленький ручей, по которому я приплыл, служили ей стоком в Шингу. А в период засухи вода стояла низко, по этому кряжу можно было без труда пройти через место, которое в другое время было залитым грязью лесом.

— Я думаю, суйя спускаются по этому притоку в своих каноэ, — сказал я в тот вечер Дилтону де Мотта. — Они, должно быть, оставляют их в лесу, опасаясь показываться на просторах Шингу, и идут вдоль цепи озер за орехами.

На другой день Дилтон вышел со мной на разведку.

Утро было хмурое, легкий ветер раскачивал деревья, ветки скрипели, и иной раз трудно было установить происхождение шума. По небу плыли облака. Солнце вдруг скрылось, и лес погрузился в зловещий сумрак. Две птицы, взмыв в воздух, с тревожным криком полетели над озером, и у меня не выходила из головы история, слышанная в моей предыдущей экспедиции.

— Слыхали вы анекдот о человеке, которого поймали индейцы Шингу?

— Нет.

— Они вонзили в него семнадцать копий и снесли ему полбашки. Когда друзья нашли его, они спросили: «Как ты себя чувствуешь?» — «Прекрасно, — ответил он, — только ужасно больно смеяться».

Мы шли, вглядываясь в следы. Я то и дело показывал Дилтону приметы, которые обнаружил накануне, и Дилтон хриплым шепотом сообщал мне, что он о них думает. Дилтон отнюдь не был убежден, что следы принадлежат индейцам, но на него действовал мрачный лес и хмурый день, он говорил низким, свистящим шепотом. Я вглядывался в чащу и думал, наткнемся мы на суйя или нет. Добравшись до второго озера, я стал всматриваться в дальний берег, отделенный от нас широкой полосой зловонной пены. Мне показалось, что на другом берегу за завесой листьев мелькает какой-то силуэт. Я замер и стал следить. Если это человек, что нам делать? Ползти вокруг озера? Суйя нас услышат. Тогда они либо исчезнут в лесу, либо устроят засаду. Быть может, будет лучше… Но в это время выглянуло солнце и осветило силуэт: это оказался гнилой ствол дерева, привалившийся к суку.

Мы отправились дальше.

Поиски уводили нас в чащу леса, и я все отчетливее слышал за собой шаги Дилтона. Когда охотник идет один, он прислушивается к лесному шуму и бессознательно исключает из него звуки собственных шагов, но треск и хруст сучьев под ногами товарища для него все равно что помехи на экране радиолокатора. Этот шум действовал мне на нервы. Я был как ослепленный человек, который ощупью пробирается в комнате убийцы.

Мы уже прошли полпути, как вдруг Дилтон зашипел на меня. Вдали я услышал легкий шелест; мы присели за кустами. Это были слабые, приближающиеся к нам звуки, которые раздавались через одинаковые промежутки времени, словно торопливые семенящие шаги выстукивали слова: «Я куда-то иду, я куда-то иду». Я слушал, затаив дыхание. Потом встал на колени и нашел в листве просвет. Дилтон щелкнул затвором. За кустами и пнями я заметил вереницу движущихся теней.

— Лесные свиньи, — засмеялся Дилтон. Они легко и проворно бежали сквозь чащу. Был уже полдень, свиньи торопились на водопой.

Впоследствии я не раз возвращался на эту тропу, но так и не встретил ни одного суйя. Однако я чувствовал, что встреча их с кабокло неминуема. Если Орландо и Клаудио ничего не предпримут, дело может кончиться печально.

Дилтон же отнесся ко всему спокойнее и, вспоминая об этом случае, говорил:

— Индейцы Адриано, потерявшие свои горшки.

Глава XIII ИНДЕЙЦЫ УБИВАЮТ ОХОТНИКОВ ЗА КАУЧУКОМ