В сердце моря. Трагедия китобойного судна «Эссекс»

Хотя нантакетцы всегда считались по-квакерски сдержанными, в тот день на улице перед почтовым отделением они не могли скрыть своих эмоций. «Каждый был потрясен деталями, описанными в письме, – писал Сэнфорд, – и все плакали». В письме содержался полный отчет обо всем случившемся. Лодку Полларда нашли спустя неделю после лодки Чейза, но именно рассказ Полларда дошел до Нантакета первым. В письме упоминались те трое, что остались на острове, но на спасение прочих оставалось мало надежды. Все считали, что в живых остались только Поллард и Рэмсделл. Одиннадцатого июня «Игл» подошел к нантакетской банке. «Моя семья получила печальные вести о случившемся, – писал Чейз, – и считала меня мертвым». Но вместо Полларда в Нантакет вместе с Рэмсделлом вернулись три призрака: Оуэн Чейз, Бенджамин Лоуренс и Томас Никерсон. За слезами горя последовали изумление и слезы радости. «Мое возвращение, – вспоминал Чейз, – приветствовали хвалами Господу, который провел меня сквозь тьму, страдания и смерть, вернув в лоно семьи и друзей».

Чейз узнал, что он стал отцом и его дочери Фиби Энн уже четырнадцать месяцев. Для его жены Пэгги это было ошеломляющее зрелище: муж, которого она уже успела похоронить, держит на костлявых, покрытых струпьями руках свою пухлощекую дочь.

Все нантакетское сообщество было поражено. Овид Мейси, дотошный летописец Нантакета, решил не писать об этом в своем журнале. Хотя статьи об «Эссексе» быстро появились в нью-бедфордском «Меркурии», лишь недавно учрежденная нантакетская газета «Энквайрер» не упоминала тем летом о крушении. Как будто нантакетцы отказывались выносить какие-либо суждения до того, как свое слово скажет капитан «Эссекса», Джордж Поллард-младший.

Им пришлось ждать почти два месяца, до пятого августа, когда Поллард вернулся на остров на борту «Ту Бразерз». Судно заметил наблюдатель на башне церкви конгрегационалистов. Как только весть побежала вниз по переулкам, к магазинам и складам, в канатные дворы и к причалам, начала собираться толпа, двинувшаяся к утесу у северного берега. Оттуда они смотрели на черное, потрепанное штормами судно, груженное маслом. Убрав паруса, оно стало у нантакетской банки. Двухсотдвадцатидвухтонный «Ту Бразерз» был еще меньше, чем «Эссекс». Как только с корабля сгрузили масло, он легко вошел в гавань. Толпа потянулась назад, к берегу, и скоро у причалов собралось свыше полутора тысяч человек.

Возвращение китобойного судна – любого китобойного судна – один нантакетец назвал «значительной вехой в нашей жизни». Это был шанс узнать что-нибудь о родных – сыновьях, отцах, мужьях, просто о друзьях и хороших знакомых, вынужденных работать на другом конце мира. Никто не знал, какие вести принесет очередной корабль, и островитяне привыкли скрывать свои чувства за маской торжественности. «Мы чувствуем странную смесь радости и печали, – писал один нантакетец, – мы не знаем, то ли нам улыбаться, то ли плакать. И следим за своими эмоциями. Мы не смеем выражать радость, чтобы не доставить боль тем, кому судно принесло дурные вести. Мы спокойны, хотя внутри нас рвется наружу море эмоций». Когда Поллард ступил на причал, окруженный полуторатысячной толпой, воцарилась гробовая тишина. Фредерик Сэнфорд, школьный приятель Никерсона и Рэмсделла, написал: «Толпа стихла, преисполнившись благоговейного страха». Поллард пошел к своему дому, и люди расступались, чтобы дать ему пройти. Никто не сказал ни слова.

Все всегда соглашались, что на капитане китобойного судна лежит более тяжкий груз ответственности, чем на капитане торговца. Он не только должен был дважды обогнуть опасный мыс Горн, но и обучить свою команду искусству охоты на китов. Вдобавок ко всему он отвечал перед владельцами судна, которые ожидали от него полный груз масла. Неудивительно, что капитан китобойного судна получал плату, по крайней мере, в три раза превышающую жалованье торговцев. Пока Джордж Поллард был помощником на борту «Эссекса», ему сопутствовал успех. Когда он стал капитаном, его постигла неудача. Поскольку все китобои получали жалованье в конце похода, Полларду, как и всем прочим выжившим, не заплатили ничего, что хоть частично компенсировало бы им два года страданий и лишений. Капитан Амасо Делано знал, что значит вернуться домой после неудачного похода. «Никогда раньше я не смотрел на родной город с таким отвращением, как после возвращения туда после крушения всех моих планов и надежд, – писал Делано в 1817 году в своем рассказе о путешествиях по Тихому океану. – Берег, к которому я раньше так стремился, теперь был покрыт мраком, и мне было больно смотреть на него. Я замечал малейшие проявления пренебрежения или жалости по отношению ко мне».